Шлёма Кацман с тоской провёл волосатыми пальцами по рамке фотографии, висящей на стене, и шмыгнул большим носом. Всё то, что было напечатано на бумаге, осталось очень далеко. Так далеко, что казалось уже ненастоящим. Вроде бы было, а вроде бы и нет. Шлёма снова вздохнул. Даже фотографий осталось только две. На одной храм Василия Блаженного, на другой Ниагарский водопад. И других взять было больше негде. Ни храмов, ни водопадов, ни женщин, раздетых и улыбающихся любому мужчине. 

По земному исчислению шёл две тысячи сороковой год. Десять лет висела где-то меж звёзд станция, на которой цветом обиженного морского окуня сверкали яркие буквы: «Привоз» и чуть ниже: «Стучите – открыто!». Мало кто на них смотрел. Мало кто понимал, что там написано. Ещё меньше было тех, кто от этого непонимания грустил. Но Шлёме, справившему недавно сорок седьмой день рождения, было приятно думать, что его дом, а именно домом и являлась станция, внешне выглядит, как выглядели магазины на его несчастной родине – Земле. 

А всё начиналось вполне безобидно и даже весело. Прилетели НЛО. Говорят, что они прилетали и раньше, только скрытно. Теперь же всё было обставлено весьма торжественно: вино, салют, песни и пляски. В некоторых странах проводился даже радостный ритуальный мордобой. НЛО было так много, будто саранче кто-то изменил вид и размер. Пыли поднялось изрядно, и мусорные полигоны жестом доброго сеятеля щедро разбросали своё содержимое по поверхности планеты. Никто не пытался скрывать радость, потому что пришельцы поделились всем: и знанием, и технологиями. Даже собрали и куда-то дели весь мусор. Земляне хитро прищурились: это же в корне меняет дело! 

Это не было шагом в будущее, это стало прыжком. Люди пересели на авиа такси. Исчезли автомобильные пробки. Дома не строились, а вырастали за считанные недели. Космические корабли стали такими дешёвыми, что теперь на Луну могли слетать и сельский учитель, и очкастая сотрудница районной библиотеки. 

А кому-то повезло ещё больше. Шлёма был одним из этих везунчиков. Он подружился с пришельцем ЛеВу, и тот научил его управлять кораблём. 

– А для чего этаяпумпочка? – спрашивал Кацман, многозначительно почёсывая переносицу. – Чтоб вы мне тут были здоровы, но этаяпумпочка похожа на игрушку, что игралась актриса Таня Львович в одной весёлой хохмочке на DVD. Вы видели Таню Львович? О! У неё такая фигура, что Венера из Милоса – некормленый Цуцик! Не видели? Мне вас искренне жаль. Ибо нельзя понять всю красоту фильмов для взрослых, не увидав Танину грудь… 

– Шлёма, – железным голосом киберпереводчика перебивал Ву, не в силах понять доброй половины из вылившегося на него потока слов. – Это не пумпочка, это обычный джойстик. Им управляется корабль при взлёте, посадке и пилотировании в атмосфере. А ваши фильмы для взрослых вряд ли разбудят во мне какие-то чувства. Ибо вы, на мой вкус, уродливы. 

– А я что – предлагаю нас есть? Мы таки уродливы на его вкус! И не думаете же вы, что нашли глупого? Я сам вижу, что это не пумпочка. Но чтоб мне больше не есть рыбы-фиш, ваш джойстик так похож… А мне можно порулить? Я был бы вам премного благодарен. Потому что мне сорок лет, а впереди никакой надежды. Только старость и пенсия. А пенсия – разве она жизнь? 

Ву научил Шлёму управлять кораблём. Не прошло и недели, а Кацман делал с летающей тарелкой пришельца, что первоклассник –с трёхколесным велосипедом, невзирая на то, что Ле правил всеми шестью щупальцами, а его друг обходился двумя руками. Ву иногда даже зажмуривал все свои восемь глаз, не желая видеть, как корабль летит на полной скорости к земле. А Шлёма почти перед самой поверхностью лихо тормозил, зависал и смотрел, как медленно разбредаются в страхе стада овец, не в состоянии убежать из-за своего огромного веса. Потом корабль, словно мокрый Бобик воду, стряхивал с себя пыль и открывал шлюзы. Шлёма и Ву выходили из тарелки, и Кацман, подняв вверх указательный палец с длинным нечищеным ногтём, торжественно заявлял: 

– Эх! Потеряла меня Формула один. Могла заработать на мне большие деньги. Но это её головная боль. Разве нам надо чужих трудностей? Ай, да Шлёма! Чтоб я так жил! Понимаете, уважаемый ЛеВу? Желания сбываются. Но чаще всего, когда они больше не желания. Однако жизнь изредка подбрасывает человеку маленькие цимесы, чтобы он не чувствовал себя совсем уже несчастным. И таки у него вырастают крылья. Он взлетает. Из-за размеров крыльев человек может взлететь высоко, но может и низко. Жизнь его после уронит за будьте спокойны мордой в навоз. Даже если он насовсем вставит себе в зад и подмышки по паре десятков перьев. Но, боже ж мой! Как я люблю мгновения полёта! И тогда, когда навозный амбре уже щекочет мои большие ноздри! 

Именно Кацман, не имея ничего другого, подарил своему инопланетному другу те две фотографии. А на рамки для них истратил последнюю наличность. Как-то так случилось, что опьянённые долгожданной встречей, земляне перестали работать. Причём все. Пропал куда-то даже интернет. Для него это и раньше было так же просто и обычно, как по осени тополю сбросить листья. Только теперь никто не обиделся. Все ждали, что появится что-то новое с неограниченной скоростью и пропастью знаний. Но если нет работы, то нет и денег. Шлёма нашёл на заброшенном рынке чудака, который продавал эти рамки. Долго торговался. А иначе, зачем он нужен тот рынок? Но чудак смотрел на Кацмана стеклянными глазами и похоже, не слышал, что ему говорят. Тогда Шлёма отдал всё, что звенело и шуршало у него в кармане. 

Как оказалось, эти пришельцы спрятались на Земле от других пришельцев. И когда пришли те – другие, выяснилось, что землян никто ни о чём не спрашивает. Они просто ударили по небольшой голубой планете из всех орудий, и на месте некогда обитаемого небесного тела осталось лишь облако пыли. 

Шлёма и ЛеВу были далеко. Кацман всегда очень хотел потрогать кольца Сатурна. Коснуться их не получилось, но рассмотреть поближе удалось. На орбите дальней планеты Ву заметил вражескую армаду. 

– Бежим! – закричал Ле, включил двигатели на максимальное ускорение и разразился длинной тирадой из шипящих, свистящих и рычащих звуков. 

Переводчик долго думал, подбирая известные аналоги слов из русского языка. А уж знал он всё и даже немного больше. Но когда Шлёма услышал перевод, в восхищении замолчал.Ибо такого выдать не мог даже Кацман, невзирая на то, что русский язык ему был почти родным. По крайней мере, матерился он виртуозно ровно с тех пор, как базарный охранник Антон порвал метлой юбку тёти Рахили. Она встала на минуточку спросить за арбузы, а он вперёд спиной мёл дорогу. Сорок лет тому почти… 

Их корабль повис где-то между чужих звёзд. Шлёма не видел последних мгновений жизни Земли, но прекрасно понимал, что там произошло. А что Кацман не понял, то ему объяснил его друг. Шлёма был сиротой и друзьями за всю свою жизнь не обзавёлся. Но и ему было немного жаль планету и людей. Хотя ничего хорошего он от них не видел и не рассчитывал увидеть. Что говорить о Ву? Он потерял всех. 

А оба они теперь даже не мечтали обрести когда-то почву под ногами. Ву впал в депрессию. Его, как мог, утешал Шлёма: 

– Я понимаю, что у нас нет надежды, но вы ведёте себя так, словно надежды у нас вовсе нет никакой! Так нельзя себя вести. Во мне жизни есть ещё лет на тридцать. Хоть я и выгляжу так, будто по пять дней подряд, каждую неделю смотрел «Лебединое озеро». И вы хочете сказать за то, что эти тридцать лет я должен прожить в тоске и печали? Таки вот вам дулю! Я молод и полон сил. И вас не обидел создатель. И совсем не понятно, кто кому закроет глаза! Имею вам сказать: давайте жить дальше! Сдаётся мне, что у нас будет ещё повод для погрустить. 

Ву хрюкнул и поднялся. Висеть в пространстве – удовольствие сомнительное. Тогда он включил автопилот, поставил его на среднюю скорость, и корабль поплыл куда-то. А Шлёма направился на камбуз – накапать себе валерьянки. Или чего покрепче. Этой медузе – ЛеВу – всё равно спирт опасен. Внутрь – сгорит, снаружи – высохнет. А Кацману самое оно после реанимационно-психиатрических процедур. Накапает капель тысячу… 

Через неделю скитаний на мониторе появилась неподвижная точка. 

– Корабль, – прошелестел ЛеВу. – Или в дрейфе, или убитый. 

– Хорошенькое дело! – всплеснул руками Шлёма. – Пусть его, если дохлый, а если он вздумает стрелять? Это боже ж мой, какая грустная история получится. Вы хочете плакать, любезный ЛеВу? И я не хочу. Но нам и не придётся. Будем мы лежать и готовиться встретить покойных прабабушку и прадедушку. Вам оно надо? А у меня нет даже фотографической карточки нашего раввина – помолиться за удачу и жизнь. Совать нос в такие приключения всё одно, что смотреть порнушку в одиночестве. Конец известен, только тебе хочется, чтобы подольше. 

– Не нойте, почтенный Кацман, – глядя в иллюминатор, сказал Ву. – И бросьте беспричинный страх. Видите дырку в борту? С такими пробоинами в космосе долго не живут. Предлагаю посетить кораблик. Может быть, там найдётся нечто полезное для нас. 

– Очень даже причинный! Меня никогда не подводил мой нос. Если он заявляет мне за то, чтобы я сидел на попе ровно, я должен сидеть именно так. 

– Можете сидеть, на чём угодно и как угодно. Я иду. 

Одел скафандр и поплыл в другой корабль. Вернулся через час. 

– Шлёма, – сказал он. – Дырка в борту, оказалась незначительная, а двигатели у посудины дадут нашим сто очков вперёд. Заделаем пробоину и дальше поедем на станции. 

Корабль был очень большим. Повсюду плавали трупы. Через какое-то время Шлёма перестал их пугаться и уже не вздрагивал, наткнувшись на остекленевший взгляд. Кацман, памятуя о своём не особо смелом поведении, решил больше молчать. В их городе это считалось признаком ума. Даже если перед этим молчун говорил двадцать пять часов в сутки. Вот и молчал. Почти всегда. Ну, разве считается, если он иногда думал вслух? Думать – не значит говорить. 

Трупы убрали, дырку в борту заделали. Напустили воздуху в новый корабль и перебрались жить в него. Когда проводили экскурсию, нашли много интересных вещей. Названий некоторых не знал даже Ву. Какая-то часть времени ушла на то, чтобы подчинить себе системы вооружения. Шлёме определённо новый корабль понравился. 

Потом они нашли ещё один крейсер. Так же прицепили его к себе. Потом ещё. Определённо они двигались туда, где недавно была война. Вскоре их станция стала представлять собой монстра – настолько огромной она выглядела. У них теперь были даже боевые катера. В Кацмане заговорил голос крови. Он описал все находки, разложил их по местам хранения и стал тихо радоваться, ибо настолько богатым быть ему ещё не приходилось. От неожиданного счастья Шлёма до крови расчесал себе нос. 

А потом они нашли судно, в трюме которого сидело, лежало и просто валялось триста существ, изрядно похожих на пигмеев с необитаемых островов. Были они роста маленького, мужского и женского пола, страшные снаружи и, судя по их бледным трёхглазым лицам, ничуть не добрее изнутри. Хотя они могли быть просто голодными. Или их укачал дрейф. А может быть, они хотели демократию, или, упаси Господь – революцию? 

– И куда нам их девать? – ЛеВу почесал сразу двумя щупальцами место, где у нормальных людей нос. 

– Ша! – сказал Шлёма. – Я знаю, куда их деть. Была бы шея, а хомут найдётся. Главное, чтобы они не ели много и не считали себя узниками совести. Отсюда до земли обетованной ужас как далеко. – Потом прокашлялся и обратился к освобождённым через систему громкой связи: – Я, конечно, дико извиняюсь, но имею вопрос. Или вы мне скажете, кто тут у вас главный? 

Те, кто ещё стоял, от трубного Шлёмова гласа тут же с готовностью попадали, убрали с лиц зверское выражение и стали смотреть с лёгким интересом и громадным ужасом. Услышав перевод, туземцы некоторое время молча совещались и потом явили миру существо, которое стояло впереди только потому, что сзади его подпирали пятеро. Не будь такой поддержки, пигмей бы с радостью спрятался за спины. 

– Таки, вождь? – Существо кивнуло и чуть не упало, поскольку дрожащие ноги стояли очень нетвёрдо, и голова почти перевесила остальное туловище. Кацман обрадовался. Он раньше никому не внушал ужаса. Вот ему, бывало, внушали. – Тогда слушай меня здесь. Решить, кто будет солдат, а кто пойдёт на кухню. Если не хочете ещё летать взаперти и дышать, что напукали, то всем кибуцем поступаете на службу. Есть будете, что приготовите. Я здесь главный. Моё слово – закон. Лечиться, жениться, плодиться и размножаться самим. Или я вам раввин? 

Услышав это, существа, видимо, решили, что убивать их не станут, а может быть, даже накормят, и снова попадали. Только теперь уже целенаправленно и благоговейно, отдавая дань уважения новой власти. 

– Смотрите, любезнейший ЛеВу, – грустно вздохнул Шлёма. – При всей скорбности их ситуации, они имеют плюсы. У них есть женщины. А в жизни не так-то много радости. Я вам по пальцам перечислю, когда от жизни получаешь удовольствие: если съесть вкусное и от пары супружеских пустяков. У нас нет настоящей еды, а супруги у меня не было никогда. Опасаюсь, что и не будет. 

Ву согласно хрюкнул. Шлёма на Земле видел много пришельцев, но чёрт бы их разобрал – были среди них женщины или нет? 

Эта находка сильно помогла Ву и Кацману в быту. Теперь повсюду находились существа. Они управляли станцией, готовили еду и несли дежурство на боевых постах. Появилось свободное время. Но оно привело к грустному результату – тоска по женскому обществу стала почти невыносимой, а виртуальный секс давно уже не радовал и только разгружал физически. Однако Шлёма был жив, а живой человек должен надеяться. Что он и делал с тоской и печалью. 

Утро одного из дней ознаменовалось тревогой среди защитников станции. Они увидели корабль, который определённо был жив и направлялся почти к ним. Шлёма и Ву прибежали в командный пункт. Кацман, борясь с нервной дрожью, спросил по радио: 

– Вы кто, или я вам устрою боже ж мой! 

Ответ последовал не сразу. Видимо, там думали, как ответить, чтобы не обидеть. Или понятия не имели, что такое «боже ж мой». 

– Торговый корабль «Урана». Капитан Про Хин Дей. Направляюсь с грузом домой. 

– А я Шлёма Кацман. Мы тоже мирные.И еслибы вы нас напугали, а то ведь нет! 

– У меня есть проблемы. Буду премного благодарен, если поможете их решить. 

– А что? Приезжайте – поговорим. За жизнь, за проблемы, за помощь… 

Капитан Про Хин Дей оказался большим меховым шаром. Это стало огромной трудностью, ибо понять, откуда он смотрел и чем говорил, было невозможно. Выяснилось, что «Урана» была нагружена под завязку какой-то металлической гадостью под названием метрастин. Корабль был атакован то ли пиратами, то ли вражеским судном. Чтобы спастись, «Урана» потратила много топлива. Теперь Про Хин Дей и экипаж не могли вернуться домой. 

– Мне бы ваших печалей, – протяжно и с тоской вздохнул Шлёма. – У меня есть много топлива. У меня нет многого другого. 

– Вы мне поможете? 

Голос переводчика был бесстрастен, но у Кацмана зачесались ладони от предвкушения доброго торга. 

– И что я с этого буду иметь, кроме геморроя, убитого времени и радости, что помог ближнему? 

ПроХин Дей замялся: 

– Ну… Мне кажется, наши деньги вам ни к чему… 

– Вам правильно кажется. Мне ни к чему даже мои деньги, потому что они хороши там, где вам могут дать сдачу. А тут открытый космос. И кто таки разменяет мне десять гривен? 

– Я бы мог предложить обмен – ваше топливо на мой груз. 

– А сколько это будет в граммах? Или литрах? 

Про Хин Дей ответил. Шлёма в душе не парился, насколько это равноценный обмен, потому что понятия не имел: что можно сделать с этим железом. Но он глубоко внутри просто знал, что его обманывают. Поэтому снизил объём топлива вдвое, а метрастина увеличил во столько же. 

Меховой шар замолчал. Может быть, вёл подсчёты, а может, просто пытался снова дышать, задохнувшись от возмущения. 

– Это грабёж, – перевёл очередной вздох переводчик. – Один к одному, или я ухожу. 

– Любезнейший капитан, – улыбнулся почти по-дружески Шлёма. – У меня подобным грузом завалены все трюмы. И я таки очень не желаю копить корм для моли. Иду на обмен исключительно из великого уважения и огромного желания помочь. А вы можете пройтись по базару за ради посмотреть на другое топливо! 

– Вы меня убиваете, Шлёма Кацман! Меня не убили пираты. Вы же не пират? 

– Я с вас угораю, как с деревенской ярмарки. Чего вы раскудахтались, как персонаж кино «Приключения Электроника»? Остались бы на пиратов. Ваши трюмы очистили бы пылесосом, но вы, возможно, стали бы живы и довольны. На вас упала удача, а вы ведёте себя, словно она вас зашибла. 

– Хорошо, – сказал Про Хин Дей. – Давайте так, и разойдёмся. 

Пигмеи грузили железо и перекачивали топливо, используя механизмы, почти целый день. Если бы не было техники, Шлёма рисковал дождаться в этом положения второго пришествия. Он сидел в кресле капитана, смотрел, как меняются цифры на счётчике, сообщая о перекачанном топливе. Кацмана не покидало чувство, что его бессовестно обманули. Было вдвойне обидно, потому что обманул себя он сам. И, когда на счётчике появилась цифра девяносто, Шлёма прервал перекачку. 

– Шлёма Кацман, что случилось? – спросил по радио Про Хин Дей. – Приборы показывают, что не хватает ещё десятой части.

– Должен же я иметь себе маленький гешефт? Или что? Может быть, вы хочете перегрузить всё назад обратно? – Шлёма замолчал. Кто его знает, вдруг он, и вправду, захочет всё вернуть? 

– Вы не пират, Кацман. Вы хуже пирата. Те честнее. Они хотя бы не делают вид, что хотят помочь. Вы пользуетесь моим безвыходным положением. И я вам отомщу. 

– Вернитесь домой и возьмите кредит в товариществе Бельцман и сыновья, – обиделся Шлёма. – А я не ссудный дом. Или вам уже хочется моих солдат и фейерверков со стрельбой? Уезжайте, не то я закричу: пожар, и настанет бенц! 

Про Хин Дей сказал на прощание не то «грабитель», не то «спасибо» и отцепился от станции. 

Видимо, он рассказал, что с ним случилось, так как к Шлёме стали прилетать многие. Кто-то, находясь в безвыходном положении, наподобие Про Хин Дея, а кто-то смекнул, что у Кацмана можно выменять то же самое, что и за тридевять парсеков, в тридесятой вселенной. Когда пошла такая бойкая торговля, Шлёма заимел две баржи под склады и пригласил специалиста по товарам. Он обозвал его товароведом и взял на оклад. Специалист привёл товары к одной валюте и составил прайс-лист, в котором было чётко написано, сколько стоит единица того или иного предмета. За валюту Кацман взял родную Одесскую – гривну. А после появились две неоновые вывески. 

Самым частым гостем был Про Хин Дей. Шлёме, порой, казалось, что капитану не нужно ничего, он просто приглядывается. Что Про Хин Дей обещал отомстить Кацману, Шлёма уже и забыл. А однажды вместе с капитаном пришёл человек. Вошедший кого-то пристально напоминал. Высокий стройный, с кучерявыми волосами и блестящим взглядом столь же блестящих, чуть навыкате глаз. 

– Стойте спокойно, Шлёма, – сказал человек. – Не имейте привычки быть нервным. Сейчас мы будем иметь торговлю. 

– Ой, я с вас не могу. – Кацман подозрительно посмотрел на собеседника. Было в его речах что-то ненастоящее. – Вот вы заговорили, а мне хочется, чтобы вы уже грузили уголь. 

– Какой уголь? Что вы мне морочите мозги? Или вы хочете умотать меня словами и взять тёпленьким? Не выйдет! Меня учила делать бизнес тётя Песя – куриная торговка со Средного рынка. А вы, Шлёма, много говорите, но мало делаете. Что это за рынок, если нельзя торговаться? Или вы не еврей, а мексиканец? 

– Вы знаете, как я вас уважаю. Но это просто что-то с чем-то! С ваших слов местами меня трясёт от возмущения: кто делал вам зубы?! Поезжайте срочно в Бобруйск. Найдите там аптеку доктора Шмеерзона и скажите, что вы от тёти Ревеки из Крыжополя. Это пароль! Шмеерзон третий год мне должен два рубля, так пусть отдаст зубопротезом! Не то я приеду и вправлю ему челюсть! Навсегда вдребезги! А если он добровольно поможет – тогда всё, что уже я вам должен, можем, таки, ударить по рукам! Как честный человек… – Шлёма приблизился, замахнулся так, что его развернуло в пояснице, и от души треснул гостя кулаком в ухо. Тот упал на спину, перекувыркнулся через голову и лежал, хлопая глазами от ужаса, грусти и непонимания. – Как честный человек я болею видеть этую подделку! Можете забрать своего робота, мосье Про Хин Дей, и унести до создателей. Мне хочется умолять вас: больше не делайте мне обидно вашими печальными шутками. 

Капитан удалился что-то шипя. Киберпереводчик уже давно понимал, что нужно переводить Кацману, а что можно оставить себе на игрушки. В этот раз он не стал переводить недовольное шипение. А Шлёма и не настаивал. 

– Как вы догадались, что это бион? – спросил ЛеВу 

– Когда торгуешься с человеком, имеешь зуд в ладонях и радость в сердце. А торговля с роботом, всё одно, что спор с телевизором – шуму много, а удовольствия никакого. Он холодный, хоть и вылеплен с меня. Приятно, но я не Ален Делон. И на минуточку жив. Поэтому памятник мне ни к чему пока. 

Настал день, и пришла пора расстаться Шлёме со своим другом Ву. К их станции пристыковался корабль, на котором было больше полутысячи соотечественников ЛеВу. Кацман начал плакать, ещё когда корабль появился в поле зрения их радаров. Чувствовал он что-то такое. Остаться Ву не мог, и Шлёма прекрасно это понимал. Потому не стал тянуть с прощанием. 

– Дражайший Ву, сердечные нервы мои плачут. А хуже нет этого плача. Я прощаюсь с вами, надеясь, что навсегда останусь в вашей памяти. За мою память будьте покойны. Она вас не забудет до последнего вздоха. Счастья вам! А на слёзы не обращайте внимания. Это простки-напростки вода. Для обезьяны зоопарк – всё то, что находится вне её клетки. 

– К чему вы сказали про обезьяну, мой друг? – ЛеВу обнимал Шлёму всеми шестью щупальцами. 

– Не знаю, – всхлипнул Кацман. – Просто к слову пришлось. Прощайте, и не говорите, что мы увидимся. Пусть это останется нашей тайной. 

ЛеВу улетел со своими, а Шлёма, чтобы не сойти с ума от тоски принялся за торговлю с удвоенной силой. 

Но сегодня Про Хин Дей привёл с собой ещё одного человека. 

Она стояла и молча смотрела наШлёму, а он думал, что кончилась его жизнь. В её чёрных глазах, блестящих от нежданных слёз, застыла вся скорбь её народа. А фигура была такой, что Кацману казалось: он ничего не видел до этой секунды вообще. Кажется, он был так поражён, что стал говорить вслух. 

Шлёма долго не торговался. Через полчаса от «Привоза» оторвался небольшой катер и, оставив новому владельцу и станцию, и груз, взял курс на планету, недавно выменянную Кацманом для случая, подобного этому. На планете было всё: леса, вода, воздух, звери и птицы. Не было там рек, текущих мёдом и молоком, и не было там человека. Но для первого Шлёма был ещё жив, а второе там скоро появится. 

Но Кацман не был бы Кацманом, если бы на той планете уже не стоял на берегу реки дом, и если бы десять существ не трудились над тем, чтобы сделать его быт устроенным. А что лежало в пещерах, за то знал только Шлёма. Получит Про Хин Дей себе конкурента! 

– Я буду звать тебя Таней, – Кацман смахнул слезу предательски заблестевшую на ресницах и положил руку ей на плечи. – Ты похожа на Таню Львович, только ещё прекрасней. Пусть ты робот, но я не желал бы так и человека. Таня. Танечка… 

– Меня зовут Циля, а не Таня! – вскочила и, воткнув руки в крутые бока, заявила женщина. – Я готова быть твоей женой, но если когда-то между нами встанет она… Я даже говорю за мысленно встанет! Тогда я тебе без рюмки водки оторву тую штуку, что радуется на её фигуру! 

«Она человек!» – обрадовался Шлёма и установил, что впервые обмен оказался равноценным. А в том, что Циля молчала, Кацман видел лишь плюсы. Он мог говорить за двоих. И молчание, как известно – признак ума. Но будет ли она дальше молчать? Вот в чём вопрос. Хотя два человека всегда найдут тему для поговорить. 

Катер улетал, на него смотрели двести семьдесят троек глаз. По их суровым лицам нельзя было понять – тоскуют они по прежней власти или уже приняли новую. И только некоторые из пигмеев горестно вздыхали…