Вадим развернул машину и стал снижаться. Отсюда Овраг напоминал растянутый в издевательской ухмылке огромный рот, длинную резаную рану, заполненную мутной синеватой кровью. Земля по краям Оврага спеклась и теперь блестела под Солнцем, как черное стекло.
- Ну, чего вы ждете?! - Кочет нервно ерзал на пассажирском сиденье. - Зависайте же! Зависайте!
Вадим взглянул на него и скривился. Потянул рычаг. Вертолет снова развернулся, заходя на следующий круг.
- Что вы делаете?! - завопил Кочет. - Что делаете?! Я же просил зависнуть. Над серединой зависнуть. Я жаловаться буду! Я на вас, в конце концов, в суд подам! Каждый имеет право на обмен. Каждый!
Вадим беззвучно выматерился. Делать нечего. Прорва снова приблизилась, разевая черногубую пасть.
- Поднимите стекло.
- Сам поднимешь.
Кочет снова пообещал жаловаться - но Вадим даже не пошевелился. Тогда клиент стал вращать ручку сам. Рыжий большеглазый котенок, почувствовав неладное, отчаянно мяукал и цеплялся всеми коготками за ткань пальто. Кочет с трудом оторвал зверька от себя и швырнул в затянутую непроницаемым серо-синим туманом пропасть.
- Поворачивайте обратно, - сказал он. - Поворачивайте. У меня мало времени. У меня еще дела. Важные дела, между прочим!
Вадим снова с омерзением посмотрел на пассажира. "Вот повадится же такое! - думал он с раздражением. - А ничего ведь не поделаешь: надо доставить туда и обратно в целости и сохранности. Да еще быть вежливым и любезным. Но как можно быть любезным и вежливым вот с такими?"
Весь обратный путь Кочет оправдывался. Он искал сочувствия, подводил базу, приводил неопровержимые аргументы:
- Это еще неизвестно, разобьется он или нет, погибнет или нет. Никто не знает, что там за туман и какие у него свойства. А обмен есть обмен. Кто ж виноват, что Овраг ничего не дает так просто? А собственность моя, и я имею законное право распоряжаться ею по своему усмотрению. Это
неотъемлемое право, между прочим, в Конституции записанное. Не будете же вы спорить...
- Заткнись.. Сам-то ты туда не прыгнешь. Даже с парашютом. И так не полезешь.
Кочет хотел что-то сказать, но шасси уже коснулись бетона. Он переставал быть клиентом, переставал быть пассажиром, а у пилота явно чесались кулаки – и он поспешил убраться поскорее.
«А рыло я ему все-таки начищу, - решил Вадим, глядя в спину поспешно удаляющегося рекламного агента, - давно уже пора.» Ленка, правда, скажет, что это бесполезно, что так Кочета не переделаешь, не перевоспитаешь. Но Вадим вовсе не намерен его переделывать или перевоспитывать - просто хочет хотя бы условный рефлекс выработать, чтобы пакостей поменьше делал.
Странная это была библиотека. По нашим компьютерным временам очень странная. Разнокалиберные книги на стеллажах от пола до потолка. Деревянные рамы. Буйная растительность на подоконниках.
- Привет! - Ленка выплыла из-за компьютера. - Почему такой кислый?
Вадим рассказал, как возил Кочета к месту обмена, не скрыл намерения насчет набить морду.
- Кочет, конечно, сволочь, - согласилась Ленка. - Морду бить ему уже поздно, не поможет. Впрочем, можешь попробовать. Да ну его! Разве нам поговорить больше не о чем? Ты подожди немного, ладно? Я минут через десять-пятнадцать освобожусь.
На носу маячил последний зачет. Ленка была вся плавная, округлая, мягкая до невероятности. Вадим зарывался в ее большие груди и забывал о Кочете, об Овраге, о множестве других неприятных вещей. А потом они сидели нагишом, прижавшись друг к другу, на старом скрипучем диванчике. В распахнутое настежь окно был виден кусочек неба и врывался одуряющий запах акации. Почему он тогда сбежал? - Вадим и сейчас не может сказать наверняка. Он тоже писал всякое, тоже оправдывался. А на самом деле - не хотел никому быть обязанным. Но обещал, что, если Ленка носит его ребенка, обязательно женится. И молил всех богов, чтоб этого не случилось. Боги вняли мольбам. А потом появился Овраг. Просто, ни с того ни с сего, в земле появилась трещина, стала расти, разверзаться... Кем, когда и как был сделан первый обмен, никто уже не может сказать наверняка; но парк вскоре окружили тремя рядами колючки, выставили охрану с автоматами. За пропуск сперва брали по полторы штуки баксов с человека, потом, видя, что от желающих отбоя нет, повысили таксу вдвое. Что только здесь не меняли! Вадим насмотрелся всякого: меняли вещи, таланты, судьбы. Какой-то брокер обменял мужескую свою суть на способность предвидеть курсы валют. На этом фоне Один, отдавший глаз за мудрость, как-то тускнел.
- А что там такого страшного, в Прорве? - все было почти как тогда, только окно было закрыто и алоэ на подоконнике не было. - Все про это говорят.
- А ты сама Прорву видела? - ответил Вадим. - Вот, если бы видела, не спрашивала бы. Кстати, сама ничего не хочешь обменять? Я могу договориться.
Ленка отрицательно помотала головой.
- От Прорвы я не возьму ничего. И смотреть на нее не хочу. Ты, Ваденька, подумай: вдруг разверзается земля, оттуда появляются всякие чудеса на обмен... С кем дураки меняются, как думаешь?
- Неужели..? Ты в это действительно веришь? - Вадим с любопытством посмотрел на знакомую с детства женщину.
- Не знаю, не знаю. Все может быть.
"А, ведь больше никакой работы здесь не найти, - с тоской думал Вадим. Клиент, здоровенный толстяк в новеньком, "с иголочки", костюме и со здоровенным кейсом под крокодиловую кожу развалился на пассажирском месте и с наслаждением хрустел большим яблоком. - Да и нигде больше. Ни один буржуй не возьмет на работу человека из окрестностей Прорвы. А обменять что-нибудь - так друг друга отталкивают! Вот ты, толстобрюхий, чего хочешь - быть богатым?
Умным? Счастливым? А что в кейсике у тебя, дневники юности? Любовная переписка? Рукопись неизданного шедевра?"
- Свазиленд Попугайский, - толстяк доел яблоко, выбросил огрызок за борт и похлопал себя по брюху, - доктор философских наук.
- Диссертацию припасли? Хотите обменять на счастье? Всеобщее - или для себя лично? Если для всех, то вряд ли получится. Впрочем, лично тоже.
- А вы пессимист! - захохотал Попугайский. - Нет, счастья я просить не буду, ни для себя, ни для кого другого. Я просто, знаете, хочу на это дело взглянуть. Самому, то есть, все увидеть.
- Но в кейсе что-то припасли?
- Чушь! - Попугайский досадливо махнул рукой. - Маразм. Бред нетрезвого гиппопотама. Вот кейса только жалко: хороший кейс, в Гейдельберге по случаю купленный. Хотите, вам отдам?
- Да мне все равно как-то, - сказал Вадим, - хотите - отдавайте, не хотите – не надо. Мы уже над серединой объекта. Будете здесь менять или в другом месте?
В этот момент что-то стукнуло доктора в лоб. Попугайский чертыхнулся и подобрал с колен сливовую косточку.
- И это уже обмен? - тоном обиженного ребенка сказал он. - И это все?
Вопрос остался без ответа. Тогда Попугайский щелкнул замком и принялся вынимать исписанные от руки листки бумаги. Опустевший кейс он передал Вадиму.
- Ну, - сказал Попугайский, - летите, голуби!
Схваченные ветром листки разлетелись почти мгновенно. Попугайский, впервые за весь полет, выглянул наружу.
- Мандрагора имманентная! - воскликнул он. - Если эту картину как следует не заесть и не запить...
Вадим задумался. Приличных мест в городе он припомнить не смог. Разве что те, где все очень дорого. Была неплохая столовка на территории Института, но, ведь пропуск же нужен! А срок пребывания Попугайского на оной заканчивался. Нужно было получить паспорт, отметиться и убраться восвояси. Может, удастся задержаться? Может, не так тщательно отслеживают время пребывания клиентов, как о том говорят? На все Вадимовы сомнения Попугайский отвечал беспечно: "Не бойтесь, гардемарин, прорвемся! Вы, гардемарин, мне только эту вашу замечательную харчевню покажете, остальное - я сам."
- Вот это? - Попугайский из-под руки разглядывал одноэтажное строение с вывеской "Macdonalds" над входом. - Эту блевальню вы называете гордым словом "харчевня"? Сдается мне, вас обманули, гардемарин. Ну-ка, пойдем, разберемся.
Вадим хотел предупредить, сказать, что на входе пропуск тоже требуется, но Попугайский уже пер вперед, подобно тяжелому танку. Вадиму не оставалось ничего, кроме как последовать за ним. Внутрь они проникли без труда. Попугайский просто взял охранника под мышки и переставил на другое место. Они уселись за свободный столик в углу. Тоненькая девушка в униформе с бэйджиком "Маргарита Грачева" принесла стандартный обед и пепси-колу в пластиковой бутыли.
- Красавица! - окликнул ее Попугайский. В речи его появился вдруг местечковый акцент. - Могу я попросить вам подойти?
Маргарита натянула голливудскую улыбочку и обернулась к посетителям.
- Красавыця, - повторил Попугайский с акцентом уже явно кавказским, - што это ты такый хурды-мурды на стол ставышь? Атравыть нас рэшила? Ты, дочка, вот шо, ты виброси этот ишачий дэрмо. Ты чэловэчэскую пыщу на стол давай!
- У нас фирменные блюда, - Маргарита сперва смутилась, но должная дрессура, хоть с опозданием, но сработала, - "Макдональдс" предлагает широкий набор...
Отбарабанив положенное, она отошла к соседнему столику. Попугайский посмотрел ей вслед, наполнил стаканчик колой, достал из кармана диковинный приборчик.
- Ну-те-с, гардемарин, - сказал он, что-то там подкручивая, - посмотрим, чего тут намешали.
И опустил в стакан маленький блестящий шарик на тоненьком серебристом проводке. По экранчику забегали какие-то знаки. Вадим придвинулся, желая узнать, что и как. Но буквы, цифры, или что там это было, оказались вовсе незнакомыми.
- Ну! - воскликнул Попугайский. - Что я говорил? Травите существ разумных!
Все повернулись к нему. Попугайский хорошо поставленным голосом начал зачитывать состав напитка, подробно описывая, что какой вред организму наносит. По мере этого выступления, где-то за кулисами нарастал шум.
- Состав напитка составляет коммерческую тайну, - сказал неизвестно откуда появившийся качок в той же макдональдсовской униформе, - прошу вас покинуть помещение!
- Вы слышали? - ответствовал Попугайский. - Какое небрежение к родному языку! Надо же, "состав составляет"! А, между тем, мы еще не добрались до пятого компонента нашей отра... простите, нашей...
Договорить ему не дали мускулистые парни, набросившиеся с двух сторон. Они схватили Попугайского под руки и потащили к выходу. Однако доктор уже разошелся не на шутку. Он сделал едва уловимое движение, и оба вышибалы кувырком полетели на пол. Вскочив, они схватили стулья и, размахивая ими, бросились на нарушителя коммерческой тайны. Истошно завизжала Маргарита. Попугайский сунул ей в рот чизбургер и задвинул себе за спину. Прямыми справа и слева он поочередно отправил обоих вышибал в нокдаун.
- Что же мне делать? - всхлипывала Маргарита в наступившей тишине. - Что делать? Меня же выгонят, наверно.
- Всех выгонят, - сказал Попугайский, - Прорва закрывается. Существование Института больше не имеет смысла.
Все снова обернулись к их столику. Даже уползшие было в подсобку вышибалы вернулись и усиленно пытались запустить мыслительный процесс.
- Закрывается, закрывается, - подтвердил Попугайский, - нынче же сами в том убедитесь. Жаль, - сказал он, обращаясь к Вадиму, - мы надеялись... Да, сестренка была права. Ты уж не обижай ее, пожалуйста.
- Сестренка? - Вадим изумленно воззрился на Попугайского. – А-а-а..?
- Ну, как же? У вас же еще лет десять назад, кажется, роман был. Нет? И сейчас вот... Испытание ты прошел. Не совсем, но прошел. Да и никто из вас не прошел его полностью. Наверное, не надо было его вообще проводить. Но, как у вас говорят, сделанного не воротишь.
Открылась дверь. Ленка, в плотно облегающем пышные телеса блестящем комбинезоне, подошла к ним.
- Для пущего соблазна? - шепнул Вадим, похлопав девушку по объемистому задку. - Я уже готов.
- Озабоченный ты мой! - усмехнулась она в ответ. - Нет, это не соблазн, это полетная форма. Мы улетаем, Вадик. Работа закончена – точнее, первый ее этап. Надо все анализировать, синтезировать и все такое прочее.
- Наш друг, - вступил в разговор Попугайский, - наверное, представлял себе жителей других планет эдакими эфирными существами. А оказалось...
- Что там почти такие же люди, как и здесь. Ну, с некоторыми особенностями - приспособление к условиям жизни...
Вадим никак не мог понять, разыгрывают его - или все это действительно правда. Уж Ленку-то, кажется, он знал во всех подробностях. Вроде бы, ничего намекающего на ее внеземное происхождение. Правда, ему сообщили, что люди практически одинаковы, что на Земле, что на Туаве, что где-нибудь на Ариту. Различия незначительные, вроде расовых на Земле.
- У нас нет крупных материков, - рассказывал Попугайский, - у нас даже, по большому счету, нет суши. Сплошной океан и острова в нем. Много островов. Мы большую часть времени проводим в воде, вот наши тела и приспособлены к этому, - он ухватил сестренку за округлый бок, - толстый слой жира повышает плавучесть и тепло помогает лучше сохранять. Но тебе мы сделаем костюм для воды. Он и на плаву удержит, и от чрезмерного расхода тепла убережет.
«И это тоже обмен, - Вадим расхаживал по квартире, не в силах решить, что же ему делать дальше, - на сей раз места жительства. К этому нам не привыкать, половина однокашников и сослуживцев - кто в Израиле, кто в Германии, кто еще где. Тут, правда, смена более радикальная - другая планета. Я совсем не знаю, не представляю даже, как там живут и чем вообще занимаются...»
Постепенно, однако, мысли его перешли на другое: «Жизнь на плаву, - мысленно повторял Вадим, пытаясь представить себе, как это может выглядеть, - может быть, в этом и кроется причина? Там очень четка и зыбка грань между жизнью и гибелью. Не смог вдохнуть воздух - и все.
Взаимопомощь, поддержка не просто желательны - необходимы для выживания вида. Может быть, именно поэтому Ленка и бросается всегда на защиту оскорбленных и обиженных?» Вадим kрипоминал прошедших и не прошедших испытание. То, что, на месте Прорвы и в самом деле наутро не осталось и следа, позволяло считать слова Попугайского правдой. Когда Вадим собрался в очередной облет, он увидел на месте Оврага полосу взрыхленной почвы и каких-то людей плотного сложенья, сажающих на ней деревья и кустарник. «Итак, - мысленно проговорил он, - вообразим себе Землю, отданную этим не прошедшим тест, вроде Кочета. Не надо обладать особой фантазией, чтобы представить неприглядную картину такого будущего.
Значит... значит, я никуда отсюда не уйду, не уеду, не улечу, чтобы таким, как Кочет, лафа без конца и края не началась. Жаль вот только, что мало нас, кто справился, кого отобрали для новоселья. Но, с другой стороны - у них там достижения, до которых мы, если повезет, только лет через триста, не раньше, допрем. Если я там чему-нибудь научусь - а я там обязательно буду чему-нибудь учиться - то по возвращении на Землю... Или, если я останусь и начну...".
Настойчивый звонок в дверь прервал цепочку размышлений. "Сашка, - решил Вадим, отодвигая засов, - кому же еще в такую рань?! На выпивку пришел занимать...".
Но на пороге стоял Кочет. Бледный, дрожащий, с красными от бессонницы глазами.
- Вадим Иванович, - заговорил он жалобно, - разрешите, я у вас посплю. Ну, пожалуйста!
- Перепился? - осведомился Вадим. - Или ориентация нетрадиционная? Тогда, увы, ничем не могу помочь. Поищи себе другую компанию.
- Я не могу спать дома! - едва не зарыдал в ответ Кочет. - Он приходит во сне и смотрит так, смотрит, спрашивает, зачем, мол, ты меня в Прорву бросил? А, потом вдруг становится все больше и больше. Выпускает когти. Я убегаю, прячусь...
"Переживаешь, морда? - думал Вадим, слушая вполуха жалобы Кочета. - Полезно тебе попереживать. Полезно.".
- Ладно, - сказал он сквозь гримасу отвращения, - хрен с тобой. Оставайся.
Вадим еще раз взглянул на спящего. Обулся. Немного подумал, выложил ключи на тумбочку и вышел в предрассветный сумрак.
