В некотором царстве, в некотором государстве, Лукоморьем именуемом предками нашими, правил годы неисчислимые назад царь Аристарх Всемогущий. И был он справедлив и мудр, о подданных радел, точно о детях малых, с соседями был строг, но справедлив, своих захватнических войн не начинал, а неприятельские заканчивал малой кровью и на чужой земле. И цвело под его правлением Лукоморье, ровно весенний сад, и все были в том царстве счастливы или просто довольны, и царили на земле Лукоморской мир и спокойствие.
И имелся у царя Аристарха сын любимый и единственный – королевич Елисей. Лицом он был бел да чист, волосом золотист, глаза у него были голубые, точно майское небо в полдень, нрав легкий да веселый, а сам он силен был, что твой медведь, да в деле бранном зело искусен: ни один витязь, лукоморский ли, иноземный выстоять супротив него в честном бою не могли, хоть вдвадцатером на него накинься. Всех Елисей Аристархович голыми руками расшвыряет-разбросает, словно горох по полю, и даже не вспотеет. Супротивники его под кустами да корягами корячатся, от длани богатырской прячутся, а он знай себе ус молодецкий подкручивает, глазом острым посверкивает, да похохатывает: «Ан не родился еще на Белом Свете добрый молодец, что против меня может в поединке выстоять! А кабы родился, так я бы что угодно отдал, лишь бы с ним силой ратной померяться, мечами позвенеть да копьями поиграть!»
И затеял однажды царь великий Аристарх Всемогущий званый пир, а в честь чего – не сказал. И явились на него князья да графья, бароны да герцоги, маркизы да виконты – свои и чужеземные. И полились там меды сладкие – да не ручьями, а реками! А где привольное хмельное, там, известно, и слово шальное.
- А слышал я от купцов караканских, - возглашает вдруг эльгардский герцог, что по правую руку от Елисея сидел, - будто есть на Белом Свете витязь силушки немерянной, доблести проверенной – Мемехчи-батыр прозывается. И что ни один богатырь никакой державы победить его не может, как ни бейся.
- Да пустое бают, поди, - Елисей смеется да кубком отмахивается.
- А вот и не пустое! – нахмурился, точно день попортился, эльгардский герцог. – А коли кто опасается в честном бою с ним мечами позвенеть да копьями поиграть, так нечего за неверие тогда прятаться! Здравый смысл тоже добродетелью является.
- Это я опасаюсь?! – вскричал витязь – словно громом ударило. – А ну, говори немедленно, где мне того Мемехчи-батыра сыскать?! Докажу я ему и всему честному народу, кто на Белом Свете первой статьи поединщик!
Прищурился тут хитро эльгардец, пальцем грозит:
- Э-э-э, королевич-свет, так просто я тебе не скажу, а скажу за плату.
- Чего тебе надо, заморский князь? – широко взмахнул рукой королевич. – Злата-серебра самородного? Ковров шатт-аль-шейхских да хрусталя горного? Самоцветов лукоморских да скакунов караканских? Проси, чего хочешь – всё отдам, что моё!
А эльгардец лукавый и думать не стал:
- Отдай, - говорит, - то твое, про что не знаешь.
Удивился тут Елисей, призадумался: что такое может быть – моё, да не знамое? Почесал в затылке под шапкою, да хлопнул ее об стол: забирай, чего просишь!
И тут трубы затрубили, литавры зазвенели, барабаны забили – сам царь-батюшка со своего места поднялся, тишины просит.
- Собрал я вас, честной народ, со всего Белого Света, за тем, чтобы объявить помолвку сына своего единственного, королевича Елисея Аристарховича с младой княжной северных земель Синеокой Золотой Косой.
Распахнулись тут двери золоченые, девки да служки забегали, ковры красные расстилаючи, полы подметаючи, и выходит в зал Синеока-княжна – точно лебедь белая плывет. Коса у ней в руку богатырскую толщиной, очи в пол-лица синие, что твое море, на щеках розы цветут, губы будто вишни, стан осиный, а груди – точно пенные чаши с шампанским.
Ахнул тут Елисей, очи вытаращил, рот разинул, кубок выронил – влюбился с первого взгляда.
А эльгардец рядом засмеялся довольный, крикнул «На юге Мемехчи-батыра ищи!», ударился об пол, орлом исполинским обернулся, подхватил Синеоку Золотую Косу, да в окошко и вылетел.
Повскакали гости с мест, к окнам бросились, кричат, руками машут – да куда там… Орла уж и след простыл. Бабы тут голосить принялись, царь – молнии да громы метать, про колдуна спрошать, витязи свои да заморские за оружие хвататься – а про жениха-то и забыли.
А королевич Елисей, удалой да отважный, плакаться да горевать да руками попусту махать не стал: вышел он на двор, тучи смурнее, грома грознее, оседлал коня своего богатырского, оборужился, и отправился искать пропажу – я, мол, с человеком сговаривался, а унесла Синеоку птица, стало быть, договор силу теряет.
Скачет он по дороге день, два, у людей то и дело расспрашивает – не видал ли кто орла богомерзкого с девицей красоты неописуемой в когтях. Кто над витязем потешается, кто сочувствует – а никто помочь не может. Не видал народ такого чуда.
Закручинился тут Елисей, коня остановил, у дороги присел на камушек, голову повесил. И вдруг садится ему на копье голубка сизая и говорит человеческим голосом:
- Не печалься, витязь доблестный. Знаю я твое горе, и как помочь знаю. Езжай по проселку направо, никуда не сворачивай, там камень-валун увидишь, на нем все прописано будет.
Да не успел Елисей «спасибо» сказать, как вспорхнула пичуга малая и пропала.
И через час пути по проселку узкому доехал витязь до развилки трех дорог, а на самой середке камень-валун лежит, как птичка обсказывала. А на камне том слова глубоко высечены, алой кровью сочатся, что рана живая: «Вперед поедешь – жив будешь, коня погубишь. Направо поедешь – конь жив будет, сам мертвым окажешься. Налево поедешь – невесту найдешь».
И раздумывать тут витязь наш не стал – пришпорил скакуна своего богатырского и налево поскакал – только пыль за ними столбом завивается.
Скакал богатырь три дня и три ночи полями да лугами да лощинами, привела дорога его в темный дремучий лес, да там и пропала меж кустов. Видать, давненько по ней никто не хаживал – не езживал… Наклонился богатырь, среди веток путь выглядываючи, а деревья вокруг зашумели радостно – точно волки голодные завыли, застучали ветками, заскрипели. Глянул Елисей по сторонам – а на ветках-то не плоды-ягоды висят, а кости человечьи да звериные, да черепа пустыми глазницами на путника зыркают, гнилушками подмигивают: мол, и ты скоро с нами окажешься.
Потянулись тут к витязю ветки кривые, точно руки деревянные: листья шумят, что проклятья нашептывают, прутья по лицу хлещут, в очи попасть норовят, сучья кольчугу царапают – место слабое ищут, шипы стальные броню рвут – до тела белого добираются.
Выхватил тут королевич Елисей верный меч, да древесные щупальца пошел рубить – дорогу себе прокладывать, только щепки полетели. Зарычали тут деревья, небо над головой затемнили – словно вечер настал, завыли пуще прежнего, вырвали из рук богатыря меч его, и копье, и щит, а в шею коню богатырскому шипы свои вонзили, кровушку горячую высасывая. Заржал тут конь пораженный, закатил глаза, ударил копытами в последний раз и рухнул, в колоду трухлявую превратившись.
- Ах вы, елки-палки деревянные! – вскричал Елисей, и будто сил у него от гнева прибыло: голыми руками ветки хватает, сучья ломает, листву обрывает – дорогу высвобождает.
Бьются деревья-вампиры, хлещут витязя почем зря – а он на своем пути все крушит да ломит, вперед пробивается.
И вдруг дорога перед ним кончилась – уперся он в дуб исполинский в сто обхватов толщиной.
- Ишь ты, кровь человеческая – сама на ужин пришла-заявилася! – прогудел тут дуб, словно в сто тысяч колоколов чугунных ударили. - Сколько детушек моих погубил – заломал, теперь твой черед настал!
- Ах ты, деревяшка сопрелая! – возопил королевич, огневавшись еще пуще прежнего. – Погоди же, покажу я тебе, как добрых людей на части рвать, кровь у них горячую выпивать!
Ударил тут Елисей-королевич в ствол кулаком – до локтя рука в дерево ушла. Ударил вторым – по плечо погрузилась.
Зашумел дуб, заревел, словно чудище раненное, и на витязя обрушился всеми ветками своими: того и гляди, на клочки порвет, на кусочечки… Хлещет дуб-людоед королевича, обвивает, шелом да кольчугу с него срывает, уж кровь лукоморцу глаза заливает… Да только и королевич наш – парень не промах: какая ветка на него опустится – той оторванной быть, какой сук его стегнет – обломанный уйдет… Бились так дуб-великан да Елисей-богатырь до вечера, и всю ночь боролись, и утро сражались… Да только чует королевич вдруг, что уставать начал. А роздыху у колоды проклятой попросить нельзя... Поднатужился он тогда, поднапружился, да вместо того, чтобы ветки отбивать-калечить, вогнал по плечи руки в ствол, выдернул его из земли-матушки да в кусты бросил.
Зашумел тут лес дремучий, ровно сто тысяч плакальщиц по покойнику заголосили, потемнел как ночью, закружил листвой да сучками да прутьями – и повалился Елисей, точно пьяный… А когда наваждение спало, перед глазами его медведь стоял на коленях, а за ним – иное прочее зверье лесное, большое и малое: лоси, волки, кабаны, лисы, ежики, бобры, зайцы...
Говорит тут медведь человеческим голосом:
- Ай, спасибо тебе, добрый молодец! Спас ты нас и дом наш от судьбинушки горючей! Ты ведь не дуб повалил – ты колдуна лесного победил! И проси теперь у нас чего хочешь – все исполним, что сможем! А в благодарность для начала прими меч-кладенец, что колдун у себя под корнями прятал.
Принял с благодарностью оружие витязь да задумался слегка.
- Трапезовать хочется первым делом, - говорит.
И смотрит: ан на лосиных рогах колоды с медом стоят, волки туеса с орехами держат в лапах, белки ягод нанесли, кабаны – грибов, бобры – белорыбицы, а у лисы в листе лопушином свернутом водица прозрачная.
Омыли лисицы раны королевича – и те на глазах затянулись, будто и не бывало их.
Развел Елисей костер из остатков дуба, покушал сытно и снова глаголет:
- А теперь бы, зверье лесное, невесту мне мою сыскать, Синеоку Золотую Косу. Кто подскажет, надоумит меня, куда идти?
- Я подскажу тебе, Елисей-богатырь, - села мухоловка ему на плечо. – До города доехать тебе надо, что на реке Мокрой стоит – там на корабль садись, да вниз по реке плыви. А там видно будет.
Оседлал Елисей медведя, да поскакал по дороге – прямо до города большого доехали за три часа всего. Там он на ладью к купцам попросился. Хоть денег нет у него, да как такого молодца не принять, в беде не помочь… Приняли его купцы и тут же по Мокрой вниз отправились – на ярмарку спешить надо.
Кто чем в дороге занимается, а витязь лукоморский всё на носу стоит, на берега в оба глядит: ведь сказала ему мухоловка, что как поплывет, так видно будет…
И вдруг налетел из степей ветер сильный, ветер страшный, волны поднялись высокие, небо тучами вскипело, молниями хлестнуло, громом задохнулось – закашлялось… Парус в клочья разлетелся, мачта переломилась, а ладья принялась по валам метаться, как игрушка детская.
Не удержался на носу Елисей-королевич, смыл его девятый вал в пучины Мокрой – и поминай, как звали…
Хочет крикнуть богатырь – вода в рот заливается. Хочет плыть – меч тяжелый на дно тянет. Хочет отстегнуть его – руки не слушаются, ровно кто за них хватается-виснет…
И только подумал витязь, что так и помереть ему неженатому придется от утопления, как почувствовал под ногами мягкую землю – песок речной. Оглянулся – а со всех сторон его девы окружили красоты неописуемой: кожа белая как перламутр, глаза серебряные, словно уклейки бочок, ресницами изумрудными, точно камыш вкруг лесного озера, опушенные, волосы зеленые, будто трава речная, рубахи бирюзовые простого кроя до земли, с синей вышивкой по подолу да рукавам белым жемчугом, самый малый – с лесной орех величиной. И общим числом девиц тех было пятьдесят душ – одна другой краше. А в руках у каждой алебарда была из обсидиана на нефритовом древке.
Та, которая его за руку держала, воткнула цветок водяной лилии ему в кудри – и сразу смог он дышать как на суше и речь их понимать.
- Послан ты, витязь, нам самими ветрами, - сказала водяница юная, - и посему не уйдешь ты от нас, пока жив будешь. А как покинешь наши чертоги, да на Белый Свет обратно выберешься, тотчас же умрешь.
- Какие такие чертоги? – только хотел спросить витязь, как смотрит – а стоит он уже не на дне речном, корягами топлыми да кораблями разбитыми заваленном, а посреди города невиданного: дома в том городе из зеленого перламутра построенные, крыши раковинами гигантскими крытые, в садочках у домов водоросли кудрявятся, на площади фонтан воздушный бьет, а дороги кругом речным голышом мощеные.
- Эка вы тут обустроились лепо, девицы-красавицы! Куда меня-то жить поселите? – воскликнул Елисей, а те на него прямо и не глядят, будто нет его, или запрет какой вышел, а только глазами изумрудными постреливают украдкой.
А наиглавнейшая из них, что цветок ему в волосы вставляла, говорит:
- Жить отныне ты станешь в нашем храме русалок-весталок, и Владычице Всеводной служить будешь, как она ни пожелает. А чтобы ты не сбежал, да смерти себе не учинил от душевного волнения, запирать мы тебя станем на пятьдесят замков, а по ключу у каждой из нас будет храниться.
И проводили они его к Владычице Всеводной, и служил он ей, как она того хотела.
День так прошел, второй проходит… Жительствует в храме подводном Елисей – нужды не знает: кормят сыто, поят пьяно, одевают богато, глядят ласково – а все одно тюрьма. Обретался он в комнате круглой, у которой потолок был прозрачный куполом, а все стены из одних дверей состояли – пятьдесят одна штука, из мрамора голубого выточенная, резьбой украшенная. С виду хрупкая – а не сломать и с разбегу. И жили за пятью десятками дверей стражницы его, а пятьдесят первая с замками на волю вела.
И решил однажды Елисей, что лучше помереть в попытке отважной на волю пробиться, чем пленником на дне речном век вековать. И после того, как со службы его от Владычицы привели, дождался он, пока охранницы его по покоям своим разойдутся, и в комнату главной вошел.
- Живешь ты тут, девонька, одна, ни радости, ни развлечений не знаешь, - начал он ласково, в глаза ей заглядывая, ручку в руку свою вкладывая, - а жизнь веселая мимо проплывает, точно рыбка игривая: веселится, да ты ни при чем. Жаль мне тебя, девица, ей же ей жаль. Сердце кровью обливается, как подумаю…
- А что же ты сделать можешь? – вопрошает весталка.
- Да немного я могу, в неволе сидючи, а что могу – для тебя сделаю.
- А взамен чего хочешь?
- Подари мне ключик от двери в благодарность.
- Изволь, - кивнула прекрасная стражница. – Коль потешишь ты меня – отдам тебе ключик. Да только если он до утра в чужих руках долежит, то лишь первые лучи солнца коснутся поверхности Мокрой, растает он.
- Да пускай! Хоть до утра свободу в кармане подержать!..
Как солнцу поутру вставать, выбежал королевич Елисей из последней, полусотенной комнаты, открыл все пятьдесят замков, наружу выскочил – и из храма русалочьего на улицу бежать. А там от мостовой оттолкнулся ногами, и к поверхности поплыл: эх, не для того сбегал, чтобы поймали и обратно засадили, как рыбку в бочонок стеклянный!..
Всплыл он, хватнул ртом воздух – да тут же задыхаться стал, словно тонул. Да еще и солнце окаянное жжет – огнем палит! А водица под ним теплая, будто гладит, манит, к себе на дно зовет… Видно, не лгала весталка, когда сказывала, что теперь ему на суше смерть. А только обратно в клетку он не вернется!..
Но вдруг подлетела тут утица серая, клювом лилию из-за уха его выхватила, что главная стражница ему в первый день засунула, да в воду бросила. И сразу всё как рукой сняло: вода под ним, воздух в груди, как мед сладкий, и солнышко нежное лучами гладит, точно матушка родная.
- Плыви к берегу, да на юг иди, там тебе невесту твою найти, - прокрякала птица, вспорхнула, да в небе пропала.
Вышел Елисей на берег, и пошел строго на юг, как утка наказывала.
Долго ли коротко ли, далеко ли близко ли, скольких врагов поборол, скольких перебил, а приезжает он на коне златогривом, у шаманов-людоедов в призрачной земле отнятом, к хрустальной горе. Стоит она на ровном месте в степи, под солнцем блещет, искры мечет, ровно бриллиантовая, а внутри человек спит. Постучал в хрустальный бок королевич Елисей – не размыкается гора, и человек в ней не просыпается.
«А, может, он мертвый? Или заболел?» - забеспокоился лукоморец, да мечом-кладенцом принялся бок хрустальный охаживать. Пошла с пятого удара гора трещинами, захрустела, закачалась, да и рухнула прямо на человека.
Вскочил он, в гневе руками машет, кричит:
- Как посмел ты, незнакомец, мой дом ломать, Мемехчи-батыра сон тревожить?!
Обрадовался тут несказанно Елисей, руки к батыру тянет, меряться ратной силой призывает.
Расхохотался Мемехчи:
- Да я ж тебя, лукоморский молодец, одним пальцем с ног сшибу – позору не оберешься!
- Я тебя хотел в полсилы испытывать, - Елисей тут молвит, грозы пасмурнее, - а за такие слова в полную силу буду тебя пытать! Седлай коня боевого, выходи на поле брани, да пальцы береги!
Свистнул тут батыр, гикнул – и примчался к нему из степи конь боевой. Оседлал его степняк, оборужился, кольчугу натянул – и сшиблись два витязя, как две тучи грозовые столкнулись! Пали на колени кони боевые, удара не выдержав, а где копытами земли они коснулись, там ключи горячие забили.
Стали воины пешим сражаться. Три дня и три ночи бились – мечи поломали, кольчуги изорвали, наручи рассекли, шеломы порубили – и в рукопашной схватились. И еще пять дней и пять ночей без роздыху боролись они.
Наконец, подхватил Елисей противника своего, бросил об землю, да на грудь ему навалился, нож засапожный в руке:
- Ну что, язык помелом, пальцы веером, сдаешься витязю лукоморскому, или минута твоя последняя пришла?
- Не сдавался Мемехчи-батыр никому и никогда, и сейчас не будет этого! – супротивник его хрипит.
- Сам решил, - покачал головой Елисей. – А жаль – хороший бы из тебя побратим вышел. Потешил ты меня.
Рванул он ворот рубахи Мемехчи, да обмер.
На груди его медальон золотой висел – орел лукоморский трехглавый, с коронами рубиновыми, крыльями янтарными, щитом малахитовым.
- Откуда вещичка у тебя такая, батыр? – вопросил Елисей, да свободной рукой свою рубаху и дернул.
А из прорехи точно такой же виднелся.
- Батюшка мне сказывал, что двадцать лет назад мастер золотых дел два таких для него сотворил, да один потом пропал без следа!
- Не знаю я, откуда твой взялся, - молвил в ответ Мемехчи, а мой мне жена подарила на свадьбу.
- А кто твоя жена?
- Золотая Коса, - прозвенел как колокольчик серебряный голос женский за спиной.
Обернулись богатыри, видят – Синеока рядышком стоит, ручки на груди сложила, головку набок наклонила – ровно птичка – да на витязей строго глядит.
- Отпусти моего муженька, Елисей. Назови его побратимом. Я тебе за это историю мою расскажу. И ты, Мемехчи, обиды не держи, побратайся – равные вы по силе ратной, и сомневаться здесь нечего.
Поднял тогда с земли молодого батыра Елисей, обнялись они, братьями назвали друг друга. Лукоморец из мешка дорожного скатерть-самобранку достал, у одноногих лешаков хитростью выманенную, расстелил – и был им пир на весь Белый Свет. А на закуску – Синеоки повествование.
- Приказал царь Аристарх мастеру два медальона сделать. Один для себя хотел, другой – царице. Да только полюбил он девушку одну, матушку мою, да ей и подарил свой – вместе с ребеночком. Прознала про то царица, прогневалась, да с неспокойной души, сердца замутненного приказала девицу ту с дитем новорожденным в рогожу зашить, да ночью в прорубь спустить. Но как мешок на дно опустился, высвободила девушку бедную водяница – бабкина сестрица, да в Зачарованный лес к тетке увела. А тетка ее – птица сирин верховная. Обогрела, утешила, приютила. И жили мы – матушка моя да я – среди сиринов много лет, и выучилась я там в птиц любых обращаться. А когда семнадцать исполнилось, померла моя матушка, и отправилась я как княжна Синеока Золотая Коса Белый Свет посмотреть. В странствиях своих мы с Мемехчи-батыром познакомились да полюбились. Договорились, что объеду я весь свет, да к нему вернусь. Кто же знал, что меня, сироту, в Лукоморье батюшка-царь для сынка своего присмотрит! Хорошо, что Мемехчи за мной последовал тайно – от напастей оберегать, да по силе себе ровню искать. Так вот оба дела и выполнил.
- Так птичками ты ко мне являлась, сестра моя? – подивился Елисей.
- Я, милый мой братец.
- А на пиру и герцог, и орел – ты был? – обернулся королевич на Мемехчи.
- Я, - батыр отвечает. – Мы из рода степных вихрей, обличье менять ученые. Да, кроме того, невесту в нашем народе жениху брат ее должен отдать. Вот ты и отдал.
- А что ж ты, со мной сражаясь, облик не поменял?! Ты б тогда победить меня смог!
- Честно биться хотел.
Обнялись тут опять побратимы – да от всего сердца клятву верности дали на этот раз. А после сели на ковер-самолет, что королевич у болотницы-зомби отнял в подземной трясине, и полетели в стольный град.
Там все царю рассказали, царица повинилась, дочерью приемной Синеоку назвала, Мемехчи – приемным сыном, и стали они жить-поживать, да добра наживать.

Маститый писатель Виссарион Белобокин, досмертно прославившийся своими «Вечно голубым сальцом», «Молчанием блудливого смальца», «В поисках утраченной шмали» вальяжно сидел в итальянском кресле, сделанным на заказ самим Папой! Правда, не Римским, а миланским. Папу звали просто – Карло, без римской цифири после имени, как это традиционно принято у всяких там Карлов. Зато он не просто сидел, а размашисто писал очередную опупею «МарСальские хроники» о приключениях человекоумных андро-роботов на Луне.

Виссарион Белобокин, покуривая бамбук, присланный почитателями из ныне позабытого Гоа, явно воспарил в самые отдаленные уголочки Вселенной и своего подсознания, как вдруг к его резному антикварному столу в стиле чиппендейла подлетел рьяный, но пока трезвый телохранитель-андроид, правда, мрачный, словно туча тучная. Хотя в этот полдень XXI века было солярно-солнечно. Не подлунное Хотьково, а прямо французский Лазуревый брег Земли.

Неистовый Виссарион аж чуть не стал заикой от возмущения:
- И какого-сякого ху... худосмачного ре... рефлекса тебе, мерзавец, надо?
- Этот ганденыш отравил вашу ручку!
- Что-что? Что за шизоидный бред? Что с моими трудовыми руками? - взвился Белобокин, взволнованно вглядываясь в родимую десницу, а заодно и в шуйцу.
- Да не беспокойтесь, ваши мастеровитые ручки пока целехоньки, вот стильное стило, кажись, преотравлено.
- Как преотравлено? В том смысле, что я нынче пишу преедко, с зажигательной желчью?
- Нет же. В прямом смысле!
- Так ежели в прямом-препрямом, то ты куда, мой всевидящий Рент-Ген, смотрел-то?

Не моргнув правым глазом, оставшимся после садомонашеской вечеринки в честь столетнего юбилея тарантиновского Bill Kill, все еще непьяного телохранитель пробубнил:
- Я уж все проверил-перепроверил. Эта гадина, су... пардон, собака-женщина, выпила очень вредного плутонического цианида, а уже позже обслюнявил вашу заветную авторучку с золотым пером. И мерзко отравил таким макаром. Точнее, пожалуй, так, пытался вас отравить...
- Выходит, я уж катастрофически обречен? – скорбно откинулся на спинку эксклюзивного седалища несгибаемый Виссарион.
- Не думаю, пока вроде, слава вечному меченосцу Мак-Клауду, живее всех живых. Ну, вылитый и засушенный Ленин...
- Чур, меня! Вечно немертвый гомо Ильич - это же мумия, как Тутанхамон. А я существовать и писать хочу живым! Вечно живым!

Белобокин чуть не всплакнул. И по-андроидному машинально цапнул авторучку зубами:
- Кошмар! Какой ужасный кошмар! Я снова сделал это...
- Да не беда. Он, гондольер венерический, думал, что вы по старинке пользуетесь космонавтским химическим карандашом...
- Чем-чем? – вскинул орлиные брови невозмутимый Виссарион, зыркнув ледяным взглядом на по-прежнему трезвого Рент-Гена.
- Карандашом химическим, который надо слюнявить.
- Чего и зачем слюнявить-то?
- Ну, он, сенбернар венерический, обслюнявил острый конец грифеля. Тьфу, вашего златомудрого стило! – перескочил на высокий штиль телохранитель.
- И поэтому я жив?
- Видимо, да, ваше галактическое Одиссейство на все времена и всей народов.
- Что за непереводимая игра эпитетов и метафор?
- Я знать, конечно, не знаю, но гондольер всевенерский почему-то считал, что ваше киломэтрство творит по старинке, так сказать, классически.
- Вот дела иезуитские! Сюр-сюр, тебя, черт побери! Сюр-сюр, меня… тьфу, чур, меня! Так скажи мне, видящий насквозь верный андроид, лизун-то подколодный издох, как бешеная собака? В конце концов, столько испить плутонического яду!
- Не уверен. Пока, - замялся Рент-Ген. - Почему-то слизняк плутонский еще рассекает по Солнечной системе на своей астрояхте «Сверхновая Обламовича»...
- Вот как! А может, его посудину в «черную дыру» отправить? К дьяволу, к поношенной «КиберПраде»?
- Низ-з-зя! Этот пассаж будет слишком явным. Вас же зашлют полировать кольца Сатурна на тридцать лет. Вам, маэстро Вселенной, конечно, потом будет и пятьдесят лет спустя. Но вы не древний Дюма-сын и вовсе не бойкий мушкетер.
- А он, этот гнид гнилой, почему не аннигилировался по-человечески?
- А редька его знает. Веду расследование. На одну чашку марсианского кофе. Конфе... Цикорий его ж знает как, но без конфет и конфетти.
- Может, его, гнуса эпигонского, самого просто «зачернодырить»? Мол, не сумел совладать с вакуумом, а? Слабо?
- Что у вас за королевский гоголь-моголь?! Да он рассекает в космосе как нейтрино и Буратино вместе взятые. Поэтому таким макаром действовать тоже нельзя, слишком явно все будет, как в окуляре астротелескопа.
- А все же, он, гнусный убивец, почему не представился, например, как французишко Марат? – включил свою историческую память Белобокин.
- А сельдерей его знает?! Не все гады от этого умирают, - пустился в не свойственные рассуждения Рент-Ген, явно перенапрягая свои последние наноизвилины. - Как декабристы на виселице. А он, гнойный прыщ на теле вселенской беллетристики, этим и пользуется.

Белобокин глубоко задумался на четыре секунды, а потом грязно возмутился:
- Вот же тебе галактическая несправедливость! Какая-то перхоть венерическая возомнила себя перпетуум-мобиле!
- Похоже, он вас, ваше гектомэтрство, решил конкретно подставить...
- Что за хоррор, что за сюр с нуаром?!
- Этот мерзкий слизняк с Гондомеда, как выяснилось в бурном ходе хитромудрого расследования, вашу благоверную забандеролил в мир иной...
- Куда это, в какие палестины? – невозмутимый Виссарион чуть не подпрыгнул на своем чиппенделе.
- Убил и расчленил, по-коповски говоря. Он, су… собака-женщина, был с вашей драгоценной в нежной половой связи.
- Они, что, лесби, розовые розы?
- Плутон их знает. Я не в курсах, я 31-го не выхожу в Долину Дождей. Но они были в тесном эротическом контакте. Во всех соцсетях Луны выложено видео. Такое домашнее! Хоть, к слову, они и упорно предохранялись, но произошло смертоубийство. Случайненько так, словно непорочное зачатие. Нанопрезик не выдержал тот накарканный миллионный случай: плутонический яд с его, су… пса-женщины, мерзкой спермой просочился в её почти невинное чрево. Так я этого сморчка подвенерного и смог высчитать до пятой цифры после запятой в числе пи.

Белобокин аж вспотел от сексуальной работы мозговых извилин:
- Высчитать? В числе каких-таких пи? Вот дела!
- Да, делишки скорбные: ведь она не родила, а померла.
- Хватит стихастыми хореями шпарить, переходи на понятную прозу!
- На какую ж такую прозу еще?
- Ну, уж не на деревенскую, тудыть-растудыть ее в твою пи... писанку! Так она мне изменяла, что ли? – непоколебимый Виссарион заерзал в своем рококошном кресле.
- Как вам сказать...
- То бишь? Ты тут не темни, светило теневого следствия!
- Ваша жена – его давняя первая любовь! – выпалил слегка пьянеющий от борзости охранник-сыщик.
- Не понял базиса этого тезиса!
- А что тут понимать? Здесь и понимать нечего: у вас, ваше гекзамэтрство всея галактики, давным-давно проросли рога первой свежести.
- Так ведь не бывает.
- Это осетрины не существовало второй и даже первой свежести.
- Рыба-то причем тут? Мы же не домино играли. Хотя, похоже, эффект такой же: уж больно икра пахнет развратом. Смертельно. По мне так, даже есть ее противно и мерзко.
- А вы не жрите ее большими ложками. Эту черную смерть человечества.
- Вот чья бы лопающая цихлида мычала! Да и брось эту прозу астраханскую, тоже мне царь-бытописатель!
- Все! – ловким движением Рент-Ген, смахнул воображаемые рыбьи яйца. – Все, доел и далеко бросил.
- По делу давай икру метай!

Заметно повеселевший андроид-гурман стал радостно излагать суть:
- Легко! Повезло вам категорически: не кончили намедни в супругу. Слава славному Сатурну с его разудалыми сатурналиями, не смогли. Иначе могло б случиться крайне пессимистичное событие всей галактики...
- Что за чушь ты, нанодруг мой, порешь? - снова нервно заерзал Белобокин в раритетном седалище.
- Ну, если чушь и ахинея - ваши помпезные похороны, правда, можно считать, на грани стразного гламура…
- Мура? Какого лешего мура? Ты, андроид полусобранный полусонными лунокитайцами, что постапокалипсических концентратов объелся?
- Нет, я чуть плутонического цианида не прихватил от вашего пупермэтрства...

- Надо меньше сосать! - гневно заявил маститый нанолитератор, вскочив с сверхэксклюзивного мини-трона и бодро зашагав по дизайнерскому кабинету. В порыве праведной злобы непонимающий Виссарион чуть не метнул в похотливого телохранителя резное пресс-папье. Ни капельки не смущаясь, секси-андроид борзо продолжил доклад:
- Вот именно так я и рассудил. Подумал, на кой имбирь мне этот смутный объект неявного желания?
- А тебе, кибер-ссысчик, не кажется, что ты начал свое хитро-мудрое расследование и сказание о нем не совсем с того-самого конца?
- Да знаю я, с какого надо конца...
- Разумеется, разумеется, мой преголубой Рент-Ген!
- Не в этом смысле, ваше гипермэтрство. Вы же понимаете: у нас традиционно все делается через жэ.
- Как же не понять! Стотонно согласен.
- Но в нынешнем расследовании-исследовании я пошел другим путем…
- Ленинским, что ли? - ехидно заметил Белобокин, галактический императрист по неглубоким убеждениям.

Но хитрющий андроидный страж сделал видок, что не заметил подспудно исторической подковырки и жертвенно уточнил:
- Через жэ - значит, через супругу, по-другому - ЖЕну!
- О как зачипованно! Как наномышь в кафельном полу! А что? Оригинально!
- Весьма очень! Ведь с той половой щелки и стартовало подлинное детективно-дедуктивное макрорасследование. Вот с этого конца жэ, точнее узелочка, все и завертелось, и замутилось, и раскрутилось...
- Да ты у нас прямо-таки Шерлюк Холмсо и миссис Марпло в одном флаконе! И что же у тебя, кибер-мутила, в сухом остатке? Всего лишь следы какого-то плутанического цианида на золотом пере моей авторучки? Так что ли, Мегрэнь полового сыска?

Верный кибер-пес Рент-Ген замялся, шаркнув телескопической ножкой, вдруг мощно выдохнул:
- Вообще-то, я вас, как мне кажется, спас от верной смертушки. Мигом разоблачил злодейского венерического гнуса, убившего вашу благоверную.
- Да, спас, да, разоблачил. А праведно покарать? Где это неизбежное, как крах коммуникизма и соцсетизма, садистское наказание? А, может, хотели, как бы по справедливости, а в итоге получилось, как всегда? То бишь сплошная долстоевщина и пелевинатая обломщинка?
- А что, ваше мегамэтрство, хотите? На такой Луне живем-с. Только на Вселенную и уповать можно. Ойкумена все видит, Ойкумена и покарает. Это справедливее любого судилища пристяжных, поверьте моему полувечному опыту.
- Ох, как я верю, практически верую. Вот видит Юниверсе, я шутки ради боролся с галактическим Злом. Чуть было сам не погиб смертью храбрых, понеся тяжелейшую утрату. Надо будет мой новый космокрейсер назвать именем почившей в бозе моей второй половинки. Пусть она любуется из вечного оттуда.

Практически бездушный охранник-андроид аж нанослезу пустил от умиления и гордости за повелителя человеческих мук. Протерев видеоглазок стильным платочком с кудрявой монограммой и значком «радиоактивность», Рент-Ген поинтересовался участливо:
- И что теперича делать станете?
- Вероятно, напишу нешекспировскую трагедию. Что-то вроде «Маклета Поддатого». С прицелом на Мунобелевку. С квазиголливудской ретроэкранизацией в непоследнем 7Х формате. Надеюсь, Фэ-дор Бондарь-Чю еще будет достаточно жив к тому великому и великолепному моменту.
- Доставляющий план! Прямо до чипов в пятках вставляет.
- Бери выше – архидостовляющий, не по-достоевски вставляющий, - размечтался неподражаемый Виссарион. - Но сначала перейду на сенсорные технологии творчества. Плазму в полстены, пожалуй, не оближешь незаметненько. Ты же будешь бдеть? А авторучку долой! Это же прошлое тысячелетие. Ну, а злато перо на переплавку – пусть печатку сделают с моим экслибрисом.
- Ох, как вы верно все рассудили, куда там этой древней песочнице Соломону! Главное – своевременно. Верно древние говорили, супермэтрство не пропьешь…

Как ни банально это звучит, но специальный агент Кейси не собиралась оспаривать простой, как двоичный код, вывод, что жизнь подобна зебре: полоска белая, полоска черная. Сегодня же, готовясь к новому заданию, она склонялась к мысли, что в данный момент ее существование оказалось вне привычной системы координат и достигло подхвостья глупого парнокопытного.

Новая миссия ей категорически не нравилась, хотя она и не находила ни одного разумного объяснения смутным предчувствиям и тревожным сновидениям. Кейси поделилась своей тревогой с Кейджи, но он только поднял ее на смех: мол, интуиция слишком ненадежное чувство, чтобы на него безоговорочно полагаться.

Можно сказать, он ее убедил практически на девяносто девять процентов, но остался неясным один крохотный, но немаловажный нюансик: почему Кейджи досталась Древняя Греция, а ей Лондон конца девятнадцатого века?

В конце концов, это просто-напросто несправедливо, ведь туники и прически в греческом стиле ей очень к лицу, а ее точеные ножки смотрятся в сандалиях изумительно. Вместо этого ей придется дефилировать по грязным и темным лондонским трущобам в поисках приключений на пятую опорную точку.

Она капризно прикусила нижнюю губу и тихонечко застонала от досады. Мысленно отметила, что звук получился очень эротичным. Тональность надо зафиксировать в память. Пригодится.

Впрочем, времени на сетования больше не осталось. Пора собираться.

Кейси покрутилась перед огромным, на всю стену, зеркалом, потянулась и залюбовалась собственным отражением.

Необыкновенно хороша! Лицо сердечком, зеленые глазищи на пол-лица, очаровательный носик и вьющиеся каштановые волосы. Стоит улыбнуться, и на щеках появляются дивные ямочки.
И все это счастье идет в комплекте с идеальной фигурой. Кейси необычайно гордилась осиной талией и длинными стройными ногами. Ее, во всех смыслах, выдающаяся грудь дополняла общую соблазнительную картину.

При встрече с Кейси Афродита нервно закурила бы в сторонке, а голая маха Гойи удавилась бы с зависти.
До чего обидно, что всю эту несравненную красоту приходится упаковывать в замысловатое тряпье давно ушедшей эпохи.

Она недовольно скривила губы, но работа есть работа: пора облачаться.

Кейси натянула фланелевые панталоны и шаловливо подмигнула своему отражению, представив, как пройдется в них перед Кейджи, затем не торопясь надела льняную сорочку и шерстяные белые чулки. Наконец пришла очередь нижней юбки и корсета.

Закрепляя на талии турнюр, прелестница мрачно и со вкусом обругала в самых непарламентских выражениях изобретателей этого предмета дамского туалета.

Чуть погодя Кейси бережно натянула длинное платье с многочисленными оборками и обулась в черные ботинки на высоких каблуках.
В целом неплохо.

Она придирчивым взглядом оглядела себя в зеркале, провела руками по тесному лифу синего бархатного платья. Остался жакет, который придаст ее костюму необходимую завершенность.
Кейси гладко зачесала волосы и собрала в узел на затылке.

Затем она не торопясь занялась макияжем. Щедро напудрила лицо и густо нарумянила высокие скулы. Капризно поджав губки, девушка оценила результат собственных стараний, и, недовольно хмыкнув, густо наложила синие тени на веки, затем, не скупясь, подвела глаза тушью. Яркая помада стала финальной точкой в создании образа падшей женщины.

Еще раз придирчиво всмотрелась в свое отражение.

В зеркале вышагивала ни дать ни взять гордая гусыня. Кейси повернулась боком. Сходство несомненное! Но что поделаешь - мода диктует свои правила.
Кокетливая шляпка и внушительный зонт-трость довершили туалет.

Жаль только, что ей предстоит охотиться поздней ночью и в предрассветные часы. Никто, за исключением подвыпивших джентльменов сомнительного пошиба, не оценит по достоинству ее старания.
Впрочем, перед выполнением трудного задания нужен только положительный настрой: Кейси подмигнула зеркалу и покинула гардеробную.

Скоростной лифт вознес ее на сотый этаж. Время поджимало. Она поспешила в свой рабочий кабинет.
Обстановка в стиле хай-тек начала давно минувшего двадцать первого века радовала глаз привычной строгостью геометрических форм и строгой цветовой гаммой.

Она подключилась к информационному терминалу Главного Управления Коррекции Истории, а попросту ГУКИ, и открыла досье на субъекта.

Кейси наскоро просмотрела Modus Operandi* составленный психологами. Надо признать, сотрудники Управления проделали огромную работу, чтобы выявить потенциального маньяка.

Отец – тихий и невзрачный тип, завсегдатай пабов. В семье доминировала мать-алкоголичка. Женщина властная и распутная, она часто приводила домой посторонних мужчин.
Идеальная среда для развития психических отклонений.

Их единственный сын с детства был лишен любви и заботы, подвергался насмешкам и травле со стороны сверстников. Рос социально изолированным и униженным, постепенно превращаясь в асоциальную личность.

Работал мелким клерком в адвокатской конторе. Вчера его уволили за то, что нагрубил капризной клиентке.
Стресс с вероятностью в девяносто процентов вызвал приступ неукротимой ярости и желание отомстить. Субъект, несомненно, выйдет на охоту в ближайшие двенадцать часов.

Теперь дело за малым - попасть в нужное место и время. Задача Кейси проста до банальности: найти и обезвредить преступника.

Тоненько пропищал зуммер вызова. Пора.

Агент ГУКИ встала, вышла из кабинета и, дробно цокая каблучками, направилась в сторону Зала Перемещений. У входа в ЗАЛПЕР ее встретил недовольный агент Сиэйч:
- Кейси, что ты себе позволяешь? Еще немного, и твое опоздание сорвало бы всю операцию. Следуй за мной. Кстати, когда это ты успела такой филей откормить?
Он игриво хлопнул ее чуть пониже спины и озадаченно замер на месте.
Смех девушки прозвенел, как серебряный колокольчик:
- Это турнюр, а не то, что ты подумал.
Сиэйч возвел глаза кверху:
- Я, конечно, знал, что красота требует жертв, но никогда не подозревал, каких именно. Впрочем, ты от рождения нечеловечески умна и красива.

Подошли к кабине стандартного переместителя Бета тридцать два-сорок, где их уже ждали двое инженеров.

Кейси подмигнула Пиджи, обольстительно улыбнулась дежурным специалистам ЗАЛПЕРа и решительно вошла в СТАПЕР. С тихим свистом за спиной закрылись створки машины времени.

Через мгновение оперативный агент Гуки отключилась. Стандартная процедура перемещения началась.

Сколько прошло времени: миг или целая вечность? Никогда она не могла ответить на этот вопрос, потому что в момент прыжка сквозь хронопотоки не существовала ни как личность, ни как сущность.
В голове зазвенело, она открыла глаза, огляделась и недовольно нахмурилась: темно и сыро.
Как и было запланировано стандартный переместитель находился в глухом переулке. Единственный источник света находился внутри кабины.

Она ступила на грязную мостовую. Маленький шаг, но какие перспективы сулит он человечеству.
Если все получится, далекий потомок субъекта в ее настоящем выстроит новую философскую систему, которая позволит людям по-настоящему осознать себя частью Вселенной. Мир станет намного лучше и совершеннее.

У нее все получится. Как всегда.

Запахи гниющих отходов и человеческих испражнений висели в воздухе плотным ядовитым облаком. Она мгновенно поняла, что так «благоухать» могли только подлинные миазмы зла.

Открыла зонтик и внимательно изучила подсвеченную карту местности на его внутренней поверхности.
Через пятнадцать секунд кабина автоматически закрылась: теперь никто не отличил бы ее от старинной телефонной будки.

Кейси закрыла зонт и решительно тронулась к месту предполагаемого преступления.
Ощупывая дорогу зонтом, как тростью, она вышла из переулка на улицу. Где-то впереди в тумане довольно тускло сверкал газовый фонарь. Второй находился от первого на таком расстоянии, что девушке довольно быстро стало ясно, что поставлены они с какой угодно целью, но явно не для освещения улиц.
Зловоние здесь было не столь насыщенное, как в переулке, но тоже пробирало.

Изредка в тумане проезжала коляска: кто-то возвращался из театра или клуба. Немногочисленные прохожие деловито торопились домой, некоторые из мужчин при виде Кейси замедляли шаг, словно чего-то ждали, но агент ГУКИ не обращала на них внимания. Какой-то подвыпивший господин заговорил с ней, требуя уделить ему внимание. В его руке блеснуло несколько монет, но Кейси прошла мимо, даже не замедлив шаг. Пьяный не стал настаивать, тем более в его поле зрения появился офицер полиции.
Кейси шагала с достоинством, неумолимо приближаясь к точке встречи: субъект совсем скоро должен попасть в поле ее зрения.

Наконец она увидела того, кто ей был нужен: высокий мужчина в темном пальто разговаривал с пухленькой женщиной. Несвязная речь и громкий смех не к месту свидетельствовали о том, что дама была в сильном подпитии.

Ну что ж, теперь ее очередь вступить в игру.
Кейси подошла к парочке и задала обычный в местных трущобах вопрос
- Ищете развлечений, мистер?
Он обернулся с мягкой улыбкой на губах:
- Юная леди, кажется, я уже нашел то, что нужно.

В этот миг проститутка нагнулась, ее вырвало практически ему на башмаки.
На лице мужчины отразилось явное отвращение, он торопливо отступил от пьянчужки и робко посмотрел на Кейси.

Она подмигнула ему и развязно сказала:
- Денежки вперед, мистер.

Субъект с готовностью протянул ей четыре пенса. Девушка сунула их в кошелек на поясе и взяла его под руку. Они направились к ближайшему грязному переулку.
Агент ГУКИ не торопилась приступать к коррекции личности, предполагаемый маньяк должен обнаружить свои преступные намерения.
- Похоже, тут уже кто-то есть, дорогая. Нам придется искать другой уголок для уединения. Взгляните, вот там!

Мужчина вел себя вежливо и предупредительно,и Кейси решила, что ошиблась. Не может быть, чтобы этот мягкий робкий джентльмен оказался убийцей.

Она повернулась в указанном направлении, в следующий миг к ее горлу протянулась рука с ножом кукри, и через секунду оно было рассечено от уха да уха. Фонтан крови брызнул на стену, практически не запачкав преступника.

Тело девушки мешком свалилось на брусчатку.
Маньяк с видимым нетерпением перевернул его. Для удобства он встал на колено, одним движением разрезал платье, затем решительно вонзил нож в живот жертве: что-то глухо звякнуло. Он надавил сильнее, но плоть не поддавалась. Преступник отстранился и уставился на безжизненное тело.
На глазах опешившего убийцы платье покойницы сползло с нее вместе с кожей, обнажая нечто похожее на металлическое веретено. Оболочка монстра на его глазах обугливалась, превращаясь в темную массу ничем не отличающуюся от грязи.

Длинные лапы дьявольского создания шевельнулись, нащупывая опору, затем чудовище встало на одну ногу, затем на другую, приподнимаясь над тротуаром. Пред маньяком, покачиваясь на длинных суставчатых ногах, стоял то ли паук, то ли адская гончая.

- Сам Сатана прислал тебя по мою душу, - просипел потрясенный убийца срывающимся голосом, - Я не хотел… Это все голоса… Голоса! Они кричали… Требовали крови этих сук… Я не виноват! Слышишь? Это их вина.

Паук выпустил длинные усики, один из них почти прикоснулся к коже убийцы. В этот миг остолбенение оставило мужчину: он сломя голову бросился убегать.

До Кейси доносились быстро удаляющиеся причитания вперемешку с всхлипываниями и истеричными выкриками.

Пока шло стандартное самотестирование системы, она слегка подосадовала на потерю своей первой аватары: тело ей нравилось.

Что ж, пока не произошло ничего непоправимого: в ходе псикоррекции личности придется стереть небольшой участок воспоминаний об этом инциденте.

О маньяке не беспокоилась: ему не скрыться: чувствительные сенсоры и анализаторы запаха не подведут, преступник будет пойман и обезврежен. Кейси скорректирует его поведение так, что он перестанет представлять опасность для общества.

Агент выпустила дополнительные лапы и, цокая по каменной брусчатке, бросилась в погоню. След еще «горячий», провал задания невозможен.

Она набрала скорость и уже предвкушала скорый конец погони, когда ощутила, что влажность воздуха повысилась, туман стал еще гуще. Река. Наверняка, та самая… Знаменитая Темза.

Выскочила на каменный мост и увидела горе-маньяка. Карманы пальто оттягивало что-то тяжелое. Сразу же перешла в режим инфракрасного зрения и поняла, что он набил карманы камнями.

Он тоже ее заметил и с криком ужаса перегнулся через перила. Кейси мгновенно выбросила антенну с визором: падение длилось мгновения, но для нее растянулось на вечность. Мозг кибера в доли секунды успел просчитать последствия падения: угол падения субъекта крайне неудачен, вероятность перелома шейных позвонков достигает девяноста семи процентов.

Кейси вскочила на перила моста и камнем бросилась вниз, отчетливо осознавая, что шансов на его спасение у нее практически нет, но покорно принимать поражения не умела. Три процента – так много и так мало.

Ее зрительные анализаторы в мутной и грязной речной воде отказывали, она включила инфракрасное видение. Вот и субъект: усики-щупы проверяли пульс, но переключение в режим рентгеновского зрения не оставляло простора для сомнений: ее прогноз оказался верен, человек умер почти мгновенно.

Задание провалено.

Где-то на поверхности послышался звук свистка. Кейси отпустила тело самоубийцы. Течение реки увлекло его за собой…

Возвращение прошло стандартным образом.

Кейси вернулась в ЗАЛПЕР в состоянии глубокой прострации.
Кибер-агент снова и снова анализировала каждый свой шаг в поисках критической ошибки и не находила. В миллионный раз она стояла на мосту и прыгала в безнадежной попытке спасти человека. Искусственный интеллект киборга завис, что называется, намертво.

Специалисты ГУКИ разводили руками. Они попытались сделать откат системы к точке восстановления, но ситуация не улучшилась: электронный мозг Кейси продолжал обрабатывать терабайты информации в наносекунду, не реагируя на внешние раздражители.

В ходе совещания ведущий специалист ГУКИ по искусственному интеллекту заявил, что единственный выход – полное форматирование киберличности и установка нового программного обеспечения.
Со временем машина в процессе самообучения приобретет индивидуальный характер, но Кейси, как личность, исчезнет.

Никто из инженеров не желал этим заниматься, им казалось, что это сродни убийству.
После долгих споров неприятное задание поручили кибер агенту Кейджи, благо его системы функционировали идеально.

Как показали позже камеры видеонаблюдения, он подошел к выполнению задания творчески.
Запуская программу полного стирания киберличностей для Кейси и для себя, Кейджи обнял напарницу и вполголоса сказал:
- Что без тебя просторный этот свет?
Ты в нем одна. Другого счастья нет.**

* - психологический профиль серийного преступника.
** - У. Шекспир, «Сонет 109» (пер. С.Я. Маршака)

Белка Рататок таскала отрезанные волосы Сиф в дупло, а братец Локи хихикал в тени Лерада.

– Этот локон на перинку, этот локон на простынку, – напевал он, подавая белкам расплетенную косу.

Я чуть не взревел от ярости при виде такого посрамления чести моей невесты. Подстилка для бельчат из волос Сиф – гениальный штрих в преступном па-де-дё от Локи.

Вот только братец не подумал, чем это может обернуться для Асгарда. Объясняю: по обычаю асов, жених должен втащить невесту на брачное ложе. За волосы.

Слышите? За во-ло-сы!

Ради нашего брака Один уступил лучшую спальню в своих чертогах. Следующей ночью, когда планеты выстроятся в ряд, я и Сиф зачнем избранного, который предотвратит Рагнарек.

Нет волос – нет свадьбы, нет свадьбы – нет избранного, а без него Асгард ждет бесславный конец.

– А-а-а-а! – рыдала Сиф. – Когда они теперь отрастут? Тор, сделай что-нибудь! Это все Локи, он давно ко мне подкатывал, а я ему не давала-а-а-а.

– А-а-а! – взревел я, услышав имя младшего брата, и помчался к пышнолистному Лераду. Остальное вы знаете.

Обнажив острые зубы, белки смеялись.

– Прелестная перина, – хихикала Рататок.

– Да, да! – вторили ее детки. – Такая мягкая.

Локи жмурился от удовольствия.

– Свадьба откладывается! – наперебой кричали рыжие бесенята.

– Кривоногий бес все еще надеется, что Сиф выберет его, – Рататок подмигнула бельчатам.

– Да, не красавец! Зато я умный и артист, – обиделся Локи.

– Берегись Тора! – закричали белки и брызнули вверх по веткам ясеня.

Увидев мои выпученные от бешенства глаза, Локи заверещал:

– Тор, прости меня. Ну, хочешь, забери волосы обратно, белки еще не все утащили.

Я схватил его за грудки и хорошенько тряхнул:

– Ой! – захныкал рыжий бес. – Больно. Тор, волосы для невесты не главное! Йа-хаа! Тор, клянусь, я все исправлю.

– Как?! – кричал я. – Завтра в полночь, когда планеты займут положение, я должен втащить Сиф на брачное ложе. Нет волос – нет свадьбы! Нет свадьбы – нет избранного, а без него Рагнарек нам всем.

– Дурья башка! Про конец света я не подумал, – плакал Локи.

Я усилил хватку. Теряя сознание, Локи просипел:

– Придумал, как все исправить. Уговорю цвергов выковать золотые волосы, а ты преподнесешь их как свадебный подарок. Волосы из настоящего золота. Сиф не устоит.

Я задумался, Локи говорил дело. В подземной библиотеке цвергов хранилась Абидосская книга по технике волочения металлов, и гномы умели ковать проволоку тонкую, как волос. Мне доводилось видеть украшения из такой проволоки, восхитительное зрелище.

– Сделать волосы не проблема, как их приживить? –¬ сказал я.

– У гномов есть книга «Метаморфозы», в ней до двадцати способов превращения неживого в живое, – сказал Локи. – Давно мечтаю об этой книжке. Даже предлагал свою кандидатуру в качестве библиотекаря, когда они решили сделать копии всех книг на случай Рагнарека. Не глянулся.

Тогда я не понял, о чем он, а спрашивать было некогда. Зря. Всегда спрашивайте. Многих неприятностей можете избежать.

Я думал о том, что даже такой проныра, как Локи, вряд ли сумеет проникнуть на территорию гномов. Огнедышащий змей Гаад охраняет границу подземного царства. Локи, видя, что я сомневаюсь, сказал:

– Тор, планеты не стоят на месте, надо торопиться. Ты будешь виноват, если я опоздаю.

Всем известно, не верьте Локи. Даже если он выполнит обещание, где-нибудь подложит свинью. Тогда я об этом забыл. Да и выбора у меня не было. Сиф рыдала, свадьба откладывалась, тень нависла над Асгардом.

– Валяй. Только если гномы тебя убьют, я ни при чем, – сказал я и бросил Локи на землю.

Он вскочил на кривые ножки и злобно уставился на меня.

– Ах, ты, – прошипел он.

– Иди-иди. Планеты не стоят на месте.

И Локи, потирая ушибленный бок, побрел к радуге, по которой можно спуститься на землю.

А я прислонился к могучему стволу Лерада, радуясь тому, что выход из безвыходной ситуации найден (почти), и задремал.

Кто-то совсем рядом завопил.

– Мойте волосы перед едой! Раз-два-три. Мойте шампунем, мойте водой. Раз-два-три!

Словно ужаленный, я подскочил. Белки, спустившись на нижнюю ветку, орали во все горло:

– Воском укладывайте, феном сушите. Спать соберетесь – в сейф положите. Локи-цирюльник ночью придет, вскроет замок и…. заберет.

Я разозлился.

– Во времена асов не было шампуня, не было фена, не было сейфов, и в моем рассказе нельзя ругаться, – закричал я и кинул в них камнем.

– Фу, грубиян, – фыркнула Рататок.

Махнув лапой, она отдала команду: «Пли»!

Орех со свистом вылетел и листвы и ударил меня в лоб, за ним второй, третий.

– Мойте волосы перед едой! Раз-два-три. Мойте шампунем, мойте водой!

– А-а-а! – Я бросился в Асгард.

Белочки смеялись.

***

Нет прекрасней зрелища, чем дева, любующаяся своим отражением. Особенно если это ваша невеста.

Сиф смотрелась в зеркало. Волосы пышной волной струились до пояса. Из чистого золота, при этом мягкие, как подшерсток зайчонка, сияют, как рассветные лучи на заливных лугах. Мне даже кажется, что они лучше прежних.

Ай, красота! Теперь моя невеста затмит первых богинь Асгарда.

Прежде чем отдать, я внимательно осмотрел изделие цвергов, зная, какими коварными бывают жители подземного царства. Подвоха не нашел. Волосы волшебным образом приросли, как только Сиф поднесла их к голове.

– Тор! Это чудесный подарок, – сияя от радости, сказала Сиф.

Когда волнение улеглось, и ахи-вздохи стали сходить на нет, Сиф задумалась.

– Такое по силам сделать только гномам, – сказала она.

Сиф повернулась, и в небесно-синих глазах я увидел вопрос.

– Но ведь асы враждуют с подземными жителями с незапамятных времен. Как же тебе удалось?

– Э-э-э…. – замялся я, обдумывая, как лучше сказать о договоре с Локи.

– Тор! Я жду.

– Сиф, солнышко, я увидел, как ты убиваешься… Я решил, решил… Вернее, я побежал к Лераду… Белочки… Они смеялись…И Локи… Локи…
Красноречие – не мой конек.

– Ржавый меч Локи в печенки! – Ругательство вылетело из ротовой полости, и я замер, ожидая реакции возлюбленной. Сиф не любит, когда ругаются.

В проеме двери появилась рожа Локи – левая щека расцарапана, глаз подбит.

– Звали? – Он оценил обстановку, и сладчайшим голосом запел:

– О, несравненная Сиф, Тор не сказал тебе всей правды.

– Хорошо же тебя Тор отделал. По заслугам! – Мстительно сказала Сиф.

– Ты права, Сиф, – он вознес глаза к потолку.

Вот враль, не бил я его. То, что он ударил задницу, когда я его уронил, можно не считать. Это цверги его отделали.

Локи тем временем расписывал, как я, преодолевая трудности, шел в царство гномов.
– Самое трудное, Сиф, было даже не выиграть сражение у подземного змея Гаада, не уговорить их выковать волосы. Самое трудное было забраться по радуге обратно в Асгард. Я поскользнулся и чуть не упал.

– Ты ходил к цвергам вместе с Тором? – Спросила Сиф, подозрительно глядя на Локи.

– Видишь ли, я понял, что некрасиво поступил с тобой, несравненная Сиф, и решил искупить свою вину.

Локи потупил глазки и продолжил:

– Гад, гад я, и даже моя увлеченность твоей красотой не оправдывает меня. Ничего другого не мог придумать, чтобы привлечь твое внимание. Скудная у меня фантазия.

– Скорее порочная, – ответила Сиф, но голос ее потеплел.

– Зато у Тора с фантазией все в порядке. Он придумал, как несговорчивых цвергов сподвигнуть на создание чудеснейших волос для тебя. Прирожденный дипломат. У него великое будущее в Асгарде. – Локи снова возвел очи к потолку.

– Ну же! Не томи, – Сиф отделила от копны золотую прядь и с подозрением стала рассматривать ее.

– Когда гномы наотрез отказались нам помочь, он предложил сделать из волос книгу.

Книгу? Вот это новость! Я и Сиф уставились на Локи.

– Гномы переписали на волосы все книги, которые имелись у них в запасе, а библиотека у них огромная. Они очень боялись, что во время Опа!калипсиса книги пострадают. При этом они никак не могли найти достойную кандидатуру…

– Как?! И книгу жизни и смерти тоже? – перебила его Сиф. – Тор, ты что наделал! Сколько теперь, по-твоему, я проживу? Ведь этой книгой мечтают завладеть многие.

Сиф схватила со стола нож и попыталась отрезать золотую прядь. Локон вдруг зашипел и превратился в змею. Изогнувшись, змея выбила нож, и черные бусины глаз уставились на Сиф.

– Сиф, наоборот! Теперь ты в безопасности. Новые волосы защитят себя, тебя, Тора и будущего ребенка. Они способны уничтожить армию ётунов, чтобы библиотекарь не пострадал. Хранитель мировых знаний – почетная работа. Ты опровергнешь несправедливую пословицу: У бабы волос долог, а ум короток. Да я ужом извивался, чтобы заполучить эту должность, а тебе – просто так. Задаром. Почти. – Сказал Локи.

– Что значит, почти?

– Гномам нужна была принципиальная, неподкупная личность, при этом злобная фурия, сродни так сказать, этим змейкам, чтобы не произошло биологического отторжения, – начал Локи.

В этот момент змея выбросила раздвоенный язык, и Сиф завизжала.

– Фурия? Вон отсюда! Оба!

Она топала ногами, а прекрасные золотые пряди превращались в смертоносных змей. Раскрытые пасти с острыми иглами-зубами тянулись к нам. Мне показалось, или на кончиках зубов повисли капли яда. Натуральная Горгона!

Мы с Локи бросились вон. Выбегая, я ударился лбом о притолоку. Искры посыпались из глаз, и женский, довольно приятный голос совсем рядом произнес:

– Шампунь с добавлением яда кураре придаст волосам убийственный блеск!

А-а-а! – завопил я.

Нет, я не стал смотреть, кто это. Хотелось быстрее убраться из дома Сиф. Рванул, что есть мочи.

***

Я гнал Локи до пышнолистного Лерада. Он спотыкался, поднимался и снова бежал вперед. У ясеня он упал в изнеможении и стал просить о пощаде, а я остановился, не зная, что делать.

– Ну, ты и гад, – сказал я. – Сиф теперь меня видеть не захочет.

– У Сиф отходчивый характер, через полчаса будет искать нас. И вообще я не пойму, чем ты недоволен? Ты получаешь красивейшую из дев. Твоя дева получает чудеснейшие волосы и лучшую защиту от самых опасных врагов. Плюс такое богатство, как бесценные знания гномов.

– А ты подумал, как я втащу ее на брачное ложе? У нее же на голове ядовитые змеи, а не волосы. И к чему нам знания цвергов, если мы все равно не можем прочитать. Даже богам не по силу прочитать столь мелкие руны.

– Там не руны, – Локи хитро улыбнулся, – А способ имеется. Вся информация теперь в прелестной головке Сиф. Вот почему гномам нужен был честный, неподкупный библиотекарь. Чтобы знания не утекли.

Он хихикнул.

– А способ найдется. Но тебе лучше не знать, – он подмигнул.

И тут до меня дошло. Я взвился.

– Ах, способ! Ну, ты и сволочь! Подставлял меня с самого детства.

– Это потому, что мне приходилось донашивать за тобой кольчужки и штанишки.

– Ну и что?

– И ты был хороший, а я так себе. Никто не признавал величие изворотливости моего ума.

Белка Рататок и ее бельчата, привлеченные шумом, вылезли из дупла и спустились по узловатым веткам Лерада.

– Ты никогда не думаешь о последствиях, тебе важно, получится шалость или нет. Только теперь расплачиваться придется всем жителям Асгарда, – кричал я. – Дубина ты!

– Сам дубина!

– Боги ругаются, как дети, – сказала одна из белочек.

Рыжие бестии залились мелким смехом.

– Боги и есть дети, – сказала Рататок, – А самый божественный – это Локи.

Смех стал еще ехиднее. Локи сделал вид, что ищет камень. Белки запищали и забрались на ветку повыше.

Локи сел, прислонившись к стволу, и произнес:
– Ладно, успокойся. Сейчас придумаю, как угомонить змей, хотя бы на время церемонии. Меня тоже не особенно радует Рагнарек.

Он запустил руки в рыжие патлы и погрузился в себя. Я решил вздремнуть. Если Локи говорит, что придумает, значит, он, действительно, придумает что-то стоящее, а реализовывать план придется мне.

Только я закрыл глаза, как мир разрезали душераздирающие вопли. Земля содрогнулась, словно племя ётунов решило устроить соревнования по бегу.

– Прячься! – Закричали белки, рыжие хвосты мелькнули в кроне Лерада
.
– Началось, – Локи поднялся.

Со стороны Асгарда к Лераду бежали асы и их девы. Девы визжали от ужаса.

– Цверги наслали чудовище! – прокричал Андхримнир, оттолкнув меня.

Он добежал до радуги, собираясь спуститься на землю, но потерял равновесие и полетел вниз.

Светлая тебе память, Андхримнир! Хороший ты был повар.

За толпой асов над землей плыла Сиф. Свадебный наряд украшен золотыми зерцалами, на голове корона из блистающих на солнце змей. Сияние ослепило Асов, поэтому ее приняли за чудовище. На самом деле, Сиф была великолепна.

Один из асов отстал и, чувствуя приближение Сиф, обернулся. Моя голубка издала победный клич, тот самый, который заставил меня подпрыгнуть. Ас оцепенел от ужаса.

– Не смотри на нее, – крикнул Локи.

Поздно, несчастный обратился в камень.

– Что это? Почему? – спросил я.

– Что-что! Сиф добралась до моего дневника, – сказал Локи и бросился навстречу ей.
Дорога по обе стороны была усыпана камнями. В их очертаниях угадывались девы и асы. Гипотетический Рагнарек грозил перерасти в реальный.

– Я теперь все знаю, – крикнула Сиф. – Кто волосы добыл. Кто испортил мое лучшее платье. Кто присваивает жертвы, что кладут люди на Камень Асов. Кто и из чего устроил наш мир. А самое главное, как ты, Локи, к Фрее подкатывал тогда же, когда… когда… – Сиф задохнулась от гнева.

Змеи на голове встали дыбом и зашипели.

– Сиф, голубка, все неправда, – лепетал Локи. – Ничего не было. Художественное произведение.

Интересные дела, что значит, ничего не было. И почему Сиф это должно волновать. Я шагнул вслед за Локи, чувствуя, как вокруг меня сгущается атмосфера.

– Только не надо метать молнии, Тор! Видишь, девушке водичка требуется, – сказал Локи.

Я поднял руки, и, вытягивая воду из сгущающихся туч, обрушил ее вниз. Это был потоп. Вода низвергалась на Асгард, толпящихся у моста богов, стекала на землю. Там, внизу, люди обрабатывали поля. Вода заливала слабые ростки, и проклятия возносились с земли, но остановить ливень я не мог.

– Один, – стонали люди. – Уйми своих детей. Ни одной жертвы не положим мы на Камень Асов.

Я слушал мольбы и думал, Один задаст нам хорошую трепку.

Когда с неба упала последняя капля, Сиф снова стала прежней. Корона из змей обратилась копну волос. Мокрыми спутанными прядями они растекались по плечам.

– Один идет, – послышалось в толпе асов.

Я огляделся: вокруг Асгарда окаменелые собратья, предместья затоплены, проклятия людей звучат все громче.

– Ну, все Тор, нам конец, – сказал Локи.

– Что все это значит, дети мои? – строго спросил Один.

Мы с Локи пали ниц, как бывало в детстве, лихорадочно перебирая в уме оправдания своим проступкам.

– Я разрываю помолвку, свадьба отменяется. Вот что это значит, – сказала Сиф.

Асы ахнули, послышался ропот, и угрозы в толпе.

Один огладил рыжую бороду и произнес:

– Что ж, дети мои, значит, придется готовиться к концу Асгарда.

Один раскрыл ладонь, на ней лежали семечки. Он посвистел, и Рататок сбежала вниз. Она прыгнула на плечо и пошевелила ноздрями, пытаясь уловить запах.

– Бери, не бойся, – сказал Один.

Голос у него был усталый, а взгляд мудрый. До великой битвы в Асгарде оставалось 17 небесных зим, или 3024 года по земному исчислению.

Теперь я понял, что имела в виду Рататок, когда сказала, что боги – они как дети. За нами тоже надо присматривать.

***

В лоб ударил орех, и белка Рататок сбежала вниз по ветке Лерада.

– Мойте голову перед едой! Раз, два, три. Мойте шампунем, мойте водой! Раз, два, три! Всем участникам акции Рагнарек бесплатная рассылка напоминаний в подарок.

– Пли! – скомандовала Рататок.

В дупле на подстилке из волос лежала гора орехов.

Мир’абелла фон Аустерлиц проснулась в совершенно незнакомом месте с сильной головной болью. Окружающая обстановка напоминала недра космического корабля: тонны стали и мириады разноцветных мерцающих огоньков. Мир’абелла встала с холодного пола и с ужасом обнаружила, что из одежды на ней – только черный кожаный пояс с кобурой, в которой покоился верный бластер. Одна стена была полностью зеркальной и девушка с удовольствием рассмотрела своё отражение: стройная, гибкая фигура с упругой грудью, белая бархатистая кожа, золотистые волосы, ниспадающие сверкающим водопадом на узкие плечи. В небесно-голубых глазах красавицы отражалось удовольствие от увиденного, которое не портил даже маленький шрам в форме полумесяца под левой ключицей. Благодаря этому шраму она начала всё вспоминать.
Империя коварно напала на Республику два месяца назад, нанеся удар исподтишка. Все, находящиеся тогда в Белом доме погибли, и только Мир’абелла, проходившая обучение у шао-линьских монахов, выжила. И поклялась отомстить. Но это воспоминание не давало ответа на вопрос, почему она здесь и почему она совершенно голая.
Внезапно дверь помещения, в котором находилась девушка, распахнулась, и в проёме очутился высокий, толстый мужчина в коротеньком банном халате, едва доходящем до колен. Он похабно улыбнулся:
- А вот и ты! Как же я ждал эту приятную встречу с президентской дочкой.
Это был бывший папин соратник, гер Розенталь, тот еще типчик. Один. Без охраны. Мир’абелла забыла о бластере, зато вспомнила всё, чему научили её в Тибете. Высоко вскинув стройную ногу, она с одного удара вырубила верзилу. Тот с грохотов рухнул на холодный пол. Девушка пнула поверженного противника и назидательно произнесла:
- Так тебе и надо, старый извращенец!
Как противно ей ни было, пришлось всё же позаимствовать халат у гера Розенталя. Невысокую девушку он скрывал почти до пят. Передвигаться в нём было неудобно, но ради тепла стоило потерпеть. Впрочем, Белла не сильно боялась замерзнуть: стойкость к невыносимым температурным условиям была одной из кровных черт в семье фон Аустерлицев. Еще её бабка путешествовала с полярными экспедициями, не захватив с собой шапку. Возможно, именно поэтому к концу жизни она стала немного слабоумной. Воспоминания о бабушке, погибшей со всей семьей, заставили Мир’абеллу прослезиться, но она быстро взяла себя в руки.
Мир’абелла вышла из помещения, в котором очнулась, и стала осторожно пробираться по внутренностям космического корабля. Буквально через пять минут она наткнулась на новое препятствие – дверь, запертая кодовым замком. Прикрыв глаза и коснувшись пальцами кнопок, Белла ушла в волны подсознания, и оно незамедлительно выдало искомую комбинацию. Зуммер пропищал два раза, и дверь с шипением отошла в сторону. Картина за дверью заставила сердце девушки затрепетать. Посреди громадного отсека молодой мужчина отбивался от сонмищ нежити. Зомби двигались медленно, с трудом, но их напор было сложно остановить голыми руками, а у мужчины не только руки – всё было голым. Но, тем не менее, он пока справлялся. Мир’абелла, недолго думая, вступила в борьбу на стороне мужчины. Верный бластер, меткий глаз и твёрдая рука помогли ей справиться с ордами зомби в считанные минуты. Подбежав к мужчине, Мир’абелла заметила, что он ранен. Оторвав подол халата, она перевязала ранения незнакомца.
- Руки убери! – прикрикнула на подопечного девушка, когда он попытался ощупать открывшиеся под халатом формы.
В его глазах светились неподдельный восторг и благодарность.
- Ох, простите, фройлян Аустерлиц, как-то не узнал вас сразу! Разрешите представиться: поручик Овсянский! Я счастлив видеть вас в добром здравии. По Республике уже было ползли слухи, что вы погибли вместе со всей семьей. Но мы, повстанцы, верили, надеялись, и наши надежды оправдались.
Под рассказ о том, как небольшая группа повстанцев проникла на корабль Императора, чтобы убить его, и, по возможности, освободить девушку, мужчина сделал еще несколько попыток её ощупать. В итоге, ко всем своим повреждениям он заработал огромный синяк под глазом, что, впрочем, нисколько не портило мужественной внешности незнакомца.
- Прикрылся бы ты, - с тоской в голосе протянула Мир’абелла.
Мужчина словно впервые заметил свою наготу.
- Так у нас, у повстанцев, форма такая. Это означает, что мы не признаем никаких границ, и никаких условностей!
- Идиоты, - процедила она в сторону. Надо отметить, что дочь Президента всегда была скромной и целомудренной девушкой.
Может Император и получше будет? По крайней мере ,ни он, ни его войска не имеют привычки разгуливать в чем мать родила.
Пререкания по поводу повстанческой формы могли бы завести их в тупик, но положение спасла группа странствующих монахов. Эти ребята из Церкви Третьего Пришествия были очень ортодоксальны, к тому же строги к себе и к окружающим. Но в политику не вмешивались принципиально. Кроме того, имели свою огромную армию фанатиков, и в конфликты с ними не Республика, ни Империя вступать не хотели.
Эту группу сопровождала высокая, некрасивая женщина, что-то быстро лопотавшая на древнем эрском языке. Монахи принципиально не учили языки других цивилизованных государств, изъяснялись только на мертвом давно уже эрском, в котором не было и половины слов, необходимых в современных реалиях. Переводчиками с эрского становились только очень упорные и сильные духом люди. Похоже, и эта некрасивая женщина была из таких. По крайней мере, увидев шикарного обнаженного мужчину, и дочь Президента враждебного государства, она не оторопела, а как ни в чем не бывало, продолжила экскурсию. Монахи же самообладанием не отличались. Не смотря на свой обет безбрачия, женскую красоту они ценили. А тут красота была почти неприкрыта, что внесло в их нестройные ряды некоторый разлад. Наиболее стойкие сделали вид, что ничего не происходит и пошли дальше. Но двое, учитель и ученик, самый старый и самый юный из монахов, постарались незаметно отделиться от группы. Юнец был почти так же высок, как повстанец, его ряса вполне подошла, чтобы прикрыть обнаженное тело. Под рясами у монахов оказались вполне современные костюмы из темной блестящей ткани. Обмен одеждой проходил в полном молчании, но когда он завершился, Мир’абелла не выдержала, и обратилась к монахам, с вопросом, почему они помогают. Ответ девушка получила не сразу, ибо все её спутники оторопели, услышав чистейший эрский язык, звучавший необыкновенно нежно из её уст.
- Церковь Третьего Пришествия соблюдает нейтралитет. Орден Святого Пламени, в котором мы состоим, соблюдает нейтралитет. Но мы – всего лишь люди, мы вольны поступать так, как скажет нам сердце, - и так еще на полчаса, про роль человеческих отношений в битве за мировой порядок вообще и за Республику в частности.
Отвечал старик, а юнец смотрел на Мир’абеллу влюбленным взглядом. В первую же секунду, как она заговорила, он поклялся себе сделать всё и даже больше, чтобы помочь ей и… видимо, её возлюбленному. Между дочерью президента и обнаженным мужчиной не носились искры, но юный монах понимал, насколько выгодно повстанец смотрится на его фоне. Он заранее, в своей голове, проиграл битву за сердце красавицы, и решил в неё даже не вступать.
За беседой они не заметили, как шлюз открылся, и некрасивая переводчица вновь появилась в отсеке. На этот раз она была одна и одета неподобающим образом. Брючный костюм мышиного цвета сменил вызывающий кожаный наряд, утягивающий фигуру там, где это требовалось, и оставлявший слишком мало место для фантазии.
- Хочу такой же костюмчик, - прошептала Мир’абелла тихо, и, засмотревшись, едва успела уклониться, когда ей прямо в лицо полетела стайка сверкающих сюрикенов.
Молодые мужчины бросились на помощь, но старик сдержал обоих:
- Женщины дерутся. Вы бы лучше бассейн с желе нашли где-нибудь. Или поп-корн, на худой конец.
Ни того, ни другого под рукой не оказалось, но основную идею мужчины поняли и остались в стороне.
Поначалу было довольно скучно. Дочь президента стреляла из бластера, переводчица швырялась разнообразными мелкими острыми предметами. К радости наблюдателей, заряд бластера и ножи кончились одновременно и дамы пошли на сближение.
Драка это была, похожая на танец, или танец, похожий на драку, никто из зрителей не решился бы сказать точно. Мужчины замерли в восхищении, они даже не болели за «свою», они просто наблюдали. Некрасивая переводчица оказалась на удивление изящной, и, хотя была на голову выше Мир’абеллы, не казалась неуклюжей.
Неизвестно, где обучалась боевым искусствам она, но школа шао-линьских монахов все же одержала верх. Один точный удар в висок – и женщина потеряла сознание.
Мужчины восхищались Мир’абеллой всегда, а увидев её в кожаном наряде, снятом с неизвестной амазонки, просто изошлись слюной. Все, включая старого уже монаха. Что, впрочем, не удивительно, девушка выглядела ослепительно.
Вывести спутников из ступора оказалось не просто, но ей всё же это удалось. Компания двинулась в сторону капитанского мостика, где, по сведениям повстанцев, да и по воспоминаниям монахов, должен был находиться сам Император.
На пороге одного из открывшихся по пути отсеков Мир’абелла остолбенела
- Стойте! Ловушка!
Но старый монах не успел остановиться. Стоило ему ступить на пол комнаты, как из стен с шипением стал сочиться тяжелый желтоватый газ.
- Это зомбирующий газ! – мгновенно узнал Овсянский. Он схватил дочь Президента в охапку, предоставив молодому монаху самому решать, вытаскивать ли старого, или бросить на произвол судьбы.
Парень сделал неверный выбор: он никогда не видел, что делает с людьми зомбирующий газ, но бросать наставника отказался.
Увидев это, повстанец жарко зашептал на ухо Мир’абелле:
- Это сейчас старик без сознания, а очнется, и швах. В нем такие силы проснутся, нам с ним не справиться будет. Надо сейчас дедулю порешить. Можно и молодого вместе с ним, на всякий случай. А то что-то не доверяю я им.
- А я никому не доверяю, и тебе в том числе, - холодно отрезала красавица.
Овсянский проглотил обиду и, чтобы заслужить доверие, видимо, пошел помогать монахам. Оторваться от этой группы было элементарно, но Мир’абелла понимала, что единственный целый и невредимый юнец не сможет защитить раненого поручика и своего наставника в случае опасности. Она просто не могла их бросить, чувство долга перед ближними было привито с детства, вместе с хорошими манерами и любовью к дорогим деликатесам.
Оставшийся путь до капитанского мостика прошел без приключений. Не считать же приключением стычку с небольшим отрядом воинов Империи, в результате которой не только не пострадал никто из спутников Мир’абеллы, но еще и удалось раздобыть два вполне пригодных и полностью заряженных бластера. Один девушка взяла себе, а второй, нехотя вручила Овсянскому. Тот игрушке обрадовался, но постарался не подать виду.
У двери на мостик Мир’абелла замерла, понимая, что сейчас решится не только её судьба, но и судьба всей Республики, а может и судьба Галактики. Она провела пальчиками по шраму под ключицей, и на несколько секунд отдалась во власть воспоминаний. Эту, почти торжественную тишину, нарушил так не вовремя пришедший в себя старик. Пустота в его глазах не сочеталась с обожанием, перекосившим его морщинистое лицо. Монах бухнулся на колени перед Овсянским.
- Ваше Величество!
Услышав эти слова, все трое одновременно отпрянули от старика. А он тянул к повстанцу худые, старческие руки, называл Отцом Империи и Благодетелем.
Первой пришла в себя Мир’абелла. Она направила бластер на Овсянского и четко проговорила на Имперсокм языке
- Оружие на землю, ублюдок, я стреляю без предупреждения.
- Я не…
Она не дала ему закончить и пнула рукой по правому запястью, отчего рука сразу повисла плетью.
- Хорошо маскируетесь, Ваше Величество, - издевательские нотки в голосе выводили Овсянского из себя сильнее, чем вся эта нелепая ситуация.
Он медленно достал бластер из-за пояса и положил его на пол.
В эту секунду все резко поменялось. Стоящий на коленях старик дернул поручика за ноги, уронив на пол. А юнец, во время предыдущей сцены оказавшийся слишком близко от Мир’абеллы, легко выбил из её дрожащих рук бластер.
Чему не научат нигде, кроме Церкви Третьего Пришествия – так это ментальному общению. Единственный язык, которого не знала дочь Президента – это язык мыслей. Одурманенный старик просто приказал своему ученику действовать так, на благо Галактики и нового мирового порядка, и он не посмел ослушаться.
- Фройлян Аустерлиц и поручик Овсянский, - громко и гордо представил старик своих пленников, когда разошлись двери на капитанский мостик.
Помещение было почти пустым, за исключением заплывшего жиром мужчины (да и мужчины ли?), с трудом умещавшегося на золоченом троне. Он осмотрел крошечними свиными глазками гостей и жестом отпустил монахов. Похоже, Император вовсе не боялся остаться наедине с сильными, хоть и обезоруженными противниками. Овсянский на себе понял, почему. При первой же возможности он резко рванулся в сторону трона, но его отбросило невидимое силовое поле.
Поручик просто взбесился, а вот Мир’абелла была напротив, спокойна, точно так же, как и Император. Они с видимым любопытством разглядывали друг друга. Тишину снова нарушил повстанец.
- Эй ты, жирный ублюдок, зачем ты притащил нас сюда?
Император удостоил своего невежливого гостя презрительным взглядом. Вначале промолчал, но все же решил ответить:
- Юноша, - проговорил старик с видимым трудом, - вы несколько не в том положении, чтоб задавать подобные вопросы. – Император отдышался и продолжил, - тем более, подобным тоном.
Он резко прервал сам себя:
- Выйдите! Вы мне не нравитесь!
Овсянский опешил:
-То есть… я могу быть свободен?
- Можете, можете, - в голосе Императора прорезалось сильнейшее нетерпение. – Да идите уже, вас никто не держит!
Он даже сделал выпроваживающий жест рукой, которой дался ему нелегко и стоил нескольких секунд отдышки.
Овсянский виновато взглянул на Мир’абеллу.
- Фройлян Аустерлиц, вы понимаете….
Нетерпеливый жест девушки в точности повторил жест Императора, от которого она не отводила глаз.
- Да всё понимаю, идите уж, поручик. Ваши заслуги перед Республикой будут отмечены на должном уровне.
Уверенность в её голосе придала поручику достаточно сил, чтобы выйти с гордо поднятой головой, но за дверью он как-то сразу ссутулился. Монахи встретили его с виноватыми лицами. Действие газа прошло, и юный монах рассказал своему учителю, что тот успел натворить под его воздействием. Старик горел желанием все исправить, но не знал как, поэтому несказанно обрадовался появлению Овсянского.
- Итак, вы, мой друг, как самый сильный член команды для начала…
- Для начала вырубите этих монстров! – истерически взвизгнул юнец.
«Дежавю, - подумал поручик. А потом еще подумал, - а что, интересно, это за слово такое?»
Но времени на размышления подступающие зомби ему не оставляли. К счастью, у монахов сохранились оба бластера.
- Будет стрелять по-гусарски, с двух рук, - восхищенно прошептал юнец.
Но стрелять не пришлось. Зомби остановились шагах в десяти от группы. Старик, пересилив отвращение, толкнул одного в плечо, но тот никак не среагировал. Пришлось взять пример с нежити и просто ждать дальнейшего развития событий.
А события за дверью развивались в непредсказуемом ключе. Мир’абелла наметанным глазом сразу определила несколько брешей в силовом поле, окружавшем трон Императора. Тот кто его устанавливал либо идиот, либо… Додумать она не успела, Император заговорил бодрым голосом, едва за Овсянским закрылась дверь.
- Что, видишь силовое поле? И, небось, даже без этих дырок могла бы его пройти? Я так и знал, моя кровь…
Последние слова он проговорил едва слышно, но Мир’абелла остолбенела.
- Ой, а ты думала, я тебя на корабль притащил, и позволил своих солдат в капусту порубить просто так? Из человеколюбия?
- Гадость какая… нет, ну я тебе верю конечно… То есть мой папа – это вовсе не мой папа. А моя мама она… вы с ней… - девушка с отвращением смотрела на этого заплывшего жиром урода и не понимала, как такое возможно.
- А вот это действительно гадость! – Императора перекосило не меньше. – Я? В постели с человеческой женщиной?
Он помолчал
- Да из икры ты! Я сам и метал, ты ж только моя плоть от плоти! – он протянул руки в сторону девушки, призывая в объятья.
Мир’Абелла задумчиво провела рукой по шрамику под ключицей. Бабушка рассказывала, что она получила его из-за неловкости акушерки. А еще она говорила, что если будет совсем туго… Белла рванула ногтями кожу под ключицей.

Маленького, умещавшегося в щепотке, заряда хватило, чтоб разнести к чертям капитанский мостик и несколько соседних помещений.

Спустя полгода в Белом доме проходили сразу два праздника: свадьба и инаугурация президента Новой Объединенной Республики. Новоиспеченная фрау Овсянская выглядела чудесно в своём белом платье. А вот у её мужа, похоже, были некоторые проблемы с внешним видом.
- Я так и знала. Эти идиоты пришили тебе правую руку от молодого монаха.
- Если бы только руку… - Овсянский глубоко вздохнул.

- Да когда же эта тварь сдохнет!? – консул в сердцах раздавил сигару. – Я отправил её в ссылку, на вечное поселение, а она коров завела! Занялась земледелием, и живёт-поживает, довольна и счастлива, - фактически скрежеща зубами, он смотрел на своего референта.
- Да, - лепетал тот, - я узнавал, совершенно не чувствует ущербности своего положения. Как будто всю жизнь только и ждала этого.
- Счастливый случай! Вы хоть читали её ранние допросы?! Она же там напрямую говорит, что хотела бы уехать куда-нибудь далеко, подальше от города. И жить там в своё удовольствие, на свежем воздухе! – консул треснул кулаком по столу. – Чем вы думали!?
Роджер весь сжался, как будто удар пришёлся ему по голове, только что планшетом не прикрылся.
- Что я доложу императору? Что какая-то тварь до сих пор противостоит системе?
- Может, убить её? – с надеждой в голосе вопросил референт.
- Да вы с ума сошли! Чтобы потом все вопили – вот, мол, убивают недовольных. Значит, у нас в стране есть инакомыслие!
- А мы, того, по-тихому… - теперь он сжался уже заранее.
Консул вздохнул:
- Вы правы. Никто и не заметит. Про неё давно все забыли. Инфаркт – и всё. Или, ещё лучше, под корову попала! – он истерически засмеялся. – Да, была задавлена коровой. Какая банальность! – успокоившись, опять зыркнул на референта. Роджер уловил, что в глазах у шефа мелькнул страх.

Когда Брайан Роджер покинул кабинет, боковая дверь открылась, и в нее вошел маленький сухонький человечек.
- Видите, - развел руками консул, - никак. – Словно пытаясь убедить самого себя в своей правоте, он живо принялся объяснять: - Что мы только с ней не делали, всё бесполезно. И в клинику помещали, и на реабилитационные работы посылали, и в ссылку, с глаз подальше, отправили - не действует. Живёт себе и здравствует.
- Да этого не может быть, - устало промолвил собеседник, – любой бы давно уже не выдержал и сдался. Или руки на себя наложил.
- Мы не можем этого допустить! У нас же демократическое общество! Все довольны. Никаких самоубийств.
Человечек поморщился:
- Доставьте её к императору. Он хочет её видеть.
Консул похолодел, но подчинился.

- Здравствуй!
- Здравствуйте, Ваше Величество! – пожилая, потрепанная временем и судьбой, она смотрелась чужеродно на рубиновом паркете дворца. Стены, выложенные искусственно выращенными алмазными панелями, блистали. Потолок, казалось, отражал звёзды. Такие же, какие светились в его глазах. Молнии играли на погонах.
- Опять безобразничаешь? – спросил он почти что по-отечески.
- Никак нет! Живу себе, тихо, мирно, помаленьку…
- …Никого не трогаю.
- Вот именно. А твои люди всё норовят сделать мою жизнь невыносимее.
- Уууу… у них работа такая.
- Скажи ещё, что ты ни при чём.
- Да, иногда они своевольничают.
- Ааа, - она махнула рукой. – Можно присесть? Я долго ехала.
- Нельзя сидеть в присутствии императора, - его голос стал жёстким.
- Ах, этот чёртов регламент!
- Дворцовый этикет.
Он подошёл поближе, жаркое дыхание коснулось её лица:
- Ханна!
- Ты же знаешь, - она опустила голову, - меня не привлекают малолетки.
Император сглотнул, желваки заиграли на красивом лице:
- Ты хоть знаешь, - пожевал губы, - что тебе грозит? Они хотят убить тебя.
Она увернулась и отошла от него подальше.
- Я знаю, - не оборачиваясь, слегка тряхнула головой. – Консул меня ненавидит, не знает, как от меня избавиться. Но ты же не думаешь, - повернулась она с вызовом, - что я из тех, кто считает – царь хороший, бояре плохие?!
Император вновь подошел к ней, посмотрел в глаза, придвинулся плотнее:
- Ты же меня хочешь! Я вижу. Не отрицай этого.
Подняв лицо, Ханна смотрела в холодные, словно звёзды, зрачки. Красиво очерченные губы готовы были сказать то, о чём они оба пожалеют, его рука скользнула вниз с её талии…
Она не ответила. Он не спросил.
- Мне пора домой. Меня работа ждёт.
- Уууу, - застонал он. – Когда же ты остепенишься?
- А чего ты от меня хочешь?! Ты хоть подумай – кто ты и кто я? Думаешь, я забыла все эти годы тотального тоталитаризма?! – она улыбнулась собственной фразе. – Я старая, больная женщина. Найди себе молодую! – она резко высвободилась и пошла прочь.
- Чёрт!!! – он и не подумал её останавливать. Так хотелось закричать что-нибудь ей вслед! Император едва сдержался. «Ты ещё пожалеешь!»

Непролазная грязь здорово тормозила движение.
- Двадцать второй век на дворе, а в этой глуши всё ещё нет дорог!
- Они здесь сознательно не прокладываются. Иначе какая же это ссылка – со всеми удобствами! – офицер позволил себе улыбнуться.
- Прибыли! – Роджер вздохнул. – Вот её ферма.
Очаровательная пастораль развернулась перед их взором. Зеленые луга, залитые солнцем, коровки, пасущиеся там и тут, уютные белые домики…
- Стройся! – лающий голос сержанта прервал ход мыслей Брайана. «Эх, хорошо! – подумал он. – Сам бы пожил здесь с недельку. Поправил нервишки».
- Что происходит? – удивленный мужчина выглянул из ближайшего дома. – Почему здесь войска?
- У нас приказ, - офицер протянул планшет. – На изъятие коров.
- Вы не можете этого сделать! – с жаром начал крестьянин. – Коровы – наша собственность. Мы имеем на неё право по закону.
- Приказ, - повторил Роджер, - не обсуждается.
Мужчина растерянно посмотрел по сторонам. Видно было, что он ждёт помощи. Но поддержки не было.
- Грузите! – крикнул сержант, и солдаты принялись за дело.
Почуяв неладное, коровы в панике разбегались. А местные фермеры не торопились помогать. Надо занести это в протокол – отметил про себя Роджер.
Дело было закончено, когда появилась сама Ханна. Тёмная, как ночь, завидев происходящее издалека, появилась она на дороге.
С нескрываемым удовольствием Роджер показал ей приказ на изъятие.
- Иди, порадуй своего босса, - произнесла она сварливым старческим голосом. – Холуй!
Он хотел было оскорбиться, но передумал и приказал:
- Возвращаемся!

Доклад порадовал консула не так, как ожидалось. Он хотел бы сделать её жизнь гораздо более невыносимой. Ещё и ещё невыносимее!
Наконец он не выдержал:
- Роджер!
- Да, босс!
- Я тебя зачем посылал?
- Как зачем?! – помощник поёжился.
- Она страдала?
- Да.
- Сильно?
- Да, конечно, - его голос прозвучал не слишком уверенно.
- А я хочу, чтобы она невыносимо страдала! – выкрикнул консул. – Не-вы-но-си-мо.
- Да, босс! Всё сделаем! – Роджер вытянулся в струнку, как будто служил в армии. Втянул в себя живот, и, не дыша, прокрутился на сто восемьдесят градусов. – Будет исполнено! – отчеканил он, щёлкнув каблуками.

- Ваше Величество, консул двадцать пятого региона докладывает: гражданка Ханна Пирс обвинена в незаконном владении имуществом и приговорена к конфискации. Имущество будет уничтожено.
- Что ещё? – император вздохнул, лениво почесывая щеку. На его молодом лице отчётливо проступили морщины.
- Ссылка продляется до пожизненной.
Рука остановилась, на мгновение властитель задумался.
- Кто приказал?
- Комитет по надзору, - испуганно выпалил докладчик.
Император искоса посмотрел на него:
- Консула ко мне!

- Зачем я понадобился Его Величеству?
Гулкие шаги раздавались по коридору, длинные дворцовые переходы наводили ужас своей бесконечностью и неотвратимостью. Оба торопились, но уверенности, что успеют в срок, это не придавало.
- Это в связи с делом Ханны Пирс.
- Что? – консул внезапно остановился. – Вы уверены? – он испытующе взглянул в глаза провожатому.
- Более чем.
Консул сник. Несмотря ни на что, он не был готов к такому развитию событий.
Из-за угла вышел солдат караула. Запрограммированный, как железный истукан, он призван был только исполнять приказы:
- Его Величество ждёт! Следуйте за мной.
Ничего другого не оставалось, как повиноваться.

- Вы сделали всё, что я приказал?
- Да, Ваше Величество, - консул начал перечислять. – Мозги промывали, чипы вставляли. Их пришлось несколько раз заменять. Выходят из строя, - пояснил он так, словно был электриком, вкрутившим лампочку.
- Я это знаю.
- Да, Ваше Величество. Но у неё аллергия! – лихорадочно продолжил человек, пытавшийся произнести весь текст до того, как его остановят.
- И что же? – тон императора был издевательским.
- У неё аллергия! Чип инкапсулируется, и сигнал перестает проходить.
- Да у нее в мозгах можно жемчуг выращивать! – голос перешел в разряд театральных эффектов. – Что там только не образуется! Кроме того, что нам надо - нужных мыслей!
- Да, да, - всеми силами старался не лепетать консул. – На всех действует, а на неё нет. Всем внушаем что угодно, и живут себе, как шелковые, а она, она… - голос задрожал. – Ничего её не берёт! Как будто и не человек вовсе!
- Чтооо? – император удивленно повел бровью. – А кто же она, по вашему мнению?
- Не знаю. Не знаю, Ваше Величество. Но точно не человек!
Обрадованный тем, что снял с себя ответственность, пусть даже таким нелепым и диковатым образом, он успокоился. Да и император поутих и сменил гнев на милость.
- Лично поедете туда, посмотрите, как она там живет, и мне доложите. Вы слышали?! Лично! – прикрикнул монарх для острастки, видя, что «клиент» совсем расслабился.
- Да! – консул хотел было, подобно своему референту, развернуться на каблуках, но вовремя вспомнил, что поворачиваться спиной к коронованной особе – большое неуважение, и, пятясь, удалился.

- Мои коровы! – Ханна билась в руках сержанта, пока его взвод методично, из автоматов, расстреливал замкнутое на небольшом пространстве ангара стадо. – Мои коровы…
Животные бились, пытались выпрыгнуть за ограждение, налетая на окровавленные трупы, спотыкались, падали, скользили на залитом черной пенистой жижей полу, ревели и хрипели пробитым пулями горлом. Оседали пестрыми мягкими горками, падали, как подкошенные, недоуменно глядя на убийц влажными, выпученными в панике глазами.
Она терпела, сколько могла. Она думала, что сможет всё стерпеть. Ожидала всего. Но только не этого.
Её коровы падали и умирали назло ей, ЕЙ, ненормальной и непокорной, не поддающейся ничему! Никаким методам воздействия! Их убивали для того, чтобы её сломать. И она сломалась…

Оболваненная толпа на площади орала приветствия в честь дня рождения императора. Все СМИ с упоением вещали о том, как замечательно жить в обществе победившей демократии. Полицейские с промытыми мозгами свято выполняли свою функцию. Народ, с вживленными в мозг чипами и без, верил в то, что им говорили. Да и говорить не было никакой необходимости – программа чипа всё это уверенно делала без постороннего вмешательства.
Задворками, подворотнями, стараясь не привлекать внимания, пожилой человек шел вперед, к своей цели. Огромные экраны по всему городу транслировали церемонию инаугурации. Это произошло много лет назад, но как будто вчера. Так явственно помнил он тот день. День, когда «победила демократия».
Ханна просила его о том, что он мог. И он знал, что сможет это сделать. Сможет, чего бы ему это не стоило.
Хоть раз в жизни, хоть раз! – уговаривал он себя. – Сделай то, что должен. То, для чего был создан. Чтобы бороться за свободу, а не за демократию!
Мужчина сжал кулак и резко ударил им воздух в такт своим мыслям.
Цель была близка. Он посмотрел вверх. Да, он уже у цели!

Только Ханна могла так убиваться по коровам. Только та, чья жизнь была подчинена бесконечной борьбе за знания, за мысль, за право быть не такой, как все, за свободу думать и чувствовать. Накал её страстей был таков, что контрольные датчики в мозгу перегорали, а чипы, зарастая тканью, становились непригодными. И сейчас, когда её коровки, радость последних лет её жизни, были уничтожены, она была раздавлена, деморализована, унижена.
Никакой цели, никакого смысла, кроме одной, не осталось, и она приняла решение – действовать! Со всеми предосторожностями она отправила гонца из числа «выездных», и утром Макар вернулся с известием: послание получено, будем действовать.
Сама она была бунтарем. Боец, который может мыслить, но не умеет сражаться. Годы берут свое, да и многочисленные эксперименты над организмом и сознанием не добавляют здоровья. Познания были довольно ограничены, хоть и провела она массу времени за книжками, в том числе - не только классической литературой. Но, однако, ни сделать бомбу, ни чип перепрограммировать она по-прежнему не могла. Зато знала тех, кто может. Она внутренне улыбалась своим мыслям. Они целиком заняли её, отвлекли, позволили забыться. Да, она сделает это, и правлению всемогущего тирана придет конец!
Ханна смаковала это, прокручивала так и так. Ханна – избавительница мира. Хана придет ненаглядному императору. Так его! Да! Она даже подпрыгнула. План был готов, она всё обдумала. И созрела.

Мужчина, поглядывая по сторонам, выбирал наилучшую дорогу. Ошибиться было нельзя – он в трех шагах от дела всей его жизни.
Императорский дворец остался позади, полиция занята тем, что надзирает за порядком, обыватели мирно ждут решения своей участи. Теперь он, и только он – распорядитель жизни народа. Ему предстоит раз и навсегда решить судьбу государства.

Протуберанцы в солнечной короне достигли своего пика, солнечная активность в этом году была на максимуме. Зафиксировав маленькую коробочку, руки уверенно скользнули к разъёму. Через пару секунд магнитное поле Земли сольётся с энергией прибора, и всему придёт конец. Навсегда. По крайней мере, он в это верил. На секунду он зажмурился, а когда открыл глаза – началось! Апокалипсис.

Люди на улицах сходили с ума. Полиция продолжала стоять в оцеплении, но лишь по инерции, рассеянно поглядывая вокруг и не зная, что делать.
Маленький сухонький человек наблюдал за картиной с балкона дворца. Он, как никто другой, прекрасно понимал – всё кончено.

Те немногие, которые сохраняли ясность ума, подбирались к резиденции императора. За воротами держала оборону немногочисленная охрана. Начальник стражи благодарил всех богов за то, что брал на службу не только людей с вживленными чипами. Мозг в такой ситуации лихорадочно работал, и выход был один – защищать дворец до конца, пока нападающие не сметут и их заодно с императором. Внутренние покои можно будет удерживать в течении нескольких часов, а потом… Неоткуда было ждать подкрепления.

Невысокая старушка медленно пробиралась сквозь толпу.
- Сограждане! – выкрикнула она. – Соотечественники! Эпоха тирании закончилась. Мы свободны! И в этом дворце нет больше тирана, - широким жестом Ханна указала на ворота. «Прям Зимний», - пронеслось в её голове.
- Она права, да, да. Император мертв, - пронеслось по толпе.
Легко улыбнувшись произведенному эффекту, Ханна подождала, пока толпа рассеется, подошла поближе к дворцу, и, на её удивление, вошла в распахнувшиеся перед ней двери.

Поверженный император сидел на ступенях перед небольшой эстрадой, в глубине которой красовалась античная статуя.
- Что, чувствуешь себя Нероном?
- Ах, ах, какой артист погибает во мне! – он находил в себе силы иронизировать.
Она медленно приблизилась, присела рядом. Почувствовала, что он на грани, и обняла за плечи.
- Что ты натворила? – с горечью он обернулся к ней. – Начнется хаос.
- Он продлится недолго. Это твоё правление длилось целую вечность. Так дольше продолжаться не могло. Ты превратил в безмозглых рабов своих подданных. Твои люди копались в моей черепушке. Убили моих коров, - сказала она с нажимом. – Теперь это закончилось. Не будет больше ни промывки мозгов, ни роботов, ни Большого брата.
- А я? Что будет со мной?
- Ну, - она оценивающе посмотрела на свои ногти, - ты мне не дороже моих коров. Почему я должна переживать о тебе больше. Когда-то ты был человеком. А потом превратился в бездушную машину. И я её уничтожила. Я, Ханна Пирс, - она встала во весь рост и торжественно, с выражением провозгласила: - Я одна уничтожила целую систему. Дала свободу человечеству!
- Что оно будет делать с этой свободой? – с горечью спросил бывший владыка.
- То же, что и всегда – разбазаривать. – Она печально улыбнулась и направилась к двери.
- Подожди! – окликнул он её. – Ты в самом деле меня не любишь?
- Нет, конечно, и никогда не любила.
Он уронил голову на руки, опустился на верхнюю ступеньку.
- А вообще, - продолжила она уже в дверях, остановившись. – Я всегда любила тебя. Когда-то ты был славным малым, Георгий.
[i]