Она была рождена из гнева. Она была рождена из Ока, когда землей еще правили боги.

Бессмертные явились в Золотой Чертог по призыву лучезарного Ра, владыки мира. Все они признают его право на трон первейшего из богов, все простираются ниц перед ним. Приговор их единодушен.

– Что сделать мне со смертными, дерзнувшими восстать против меня? – вопрошает лучезарный. – Я поступлю так, как вы скажете.

– Покарай их, о владыка мира! – Все они, даже нежная Хатхор, требуют крови.

И все, как один, даже она – любимая его дочь, отводят глаза, когда он обращается к ним:

– Кто из вас встанет на защиту Золотого Чертога?

Молчат бессмертные. Хмурится лучезарное чело. В ярости отворачивается от них владыка трона, бросается к окну и вдруг с утробным рыком вырывает собственный глаз и с размаху швыряет его в наступающее войско. В гробовом молчании смотрят боги, как сияющее Око с ревом разрезает воздух. Застыли на месте волоокая Хатхор, худой, беспокойный Шу, мягкосердечная Тефнут, смуглый, гибкий Геб и своенравная Нут. Один только Тот делает несколько шагов к окну, у которого застыл владыка Ра и встает рядом, привычно ссутулившись.

Вот Око взмывает в ослепительно-голубую высь, и вдруг на поверхности его проступают собственные глаза… плоский нос… оскаленная пасть! Мир приветствует рождение богини. Ее голос подобен грому! Вот показываются мощные передние лапы, и вскоре уже все огромное гибкое тело с рыком несется навстречу врагу. Она – божественный гнев. Никто не устоит перед ней. Имя ее Сехмет – Могучая.

Враги замирают, пораженные ужасом. Сияющие доспехи, стена щитов, лес копий и яркие пятна победных знамен – все тонет в туче пыли, когда мускулистое тело цвета солнца с размаха врезается в стройные ряды воинов. Звенящая тишина длится три коротких удара сердца, и сменяется воплем безысходного ужаса и отчаяния. Ничтожные смертные даже не пытаются поднять оружие или хотя бы укрыться щитами. У них нет сил бежать от своей судьбы. Гордое войско на глазах превращается в охваченную паникой толпу, в самом центре которой мечется, беснуется и ревет живое солнечное пламя. Божий гнев.

Из высокого окна сказочно прекрасного Золотого Чертога владыка Ра и мудрец Тот наблюдают, как падают их недавние враги, словно подкошенные острым серпом налитые колосья. Тот оборачивается к повелителю богов, но лучезарный избегает его взгляда. Теперь, когда он дал выход своему гневу, Ра вспоминает о том, что умирающие внизу беспомощные люди – его собственные дети. Пусть дерзкие и неблагодарные, они – его плоть. В глубине души он желал всего лишь преподать им урок повиновения, а не уничтожать их всех до единого. Но то, что сейчас рычит и воет там, внизу, не остановится, пока не напьется крови самого последнего из смертных. Нерешительно владыка мира поднимает голову и встречается взглядом с мудрецом:

– Как нам остановить ее?

– Первым делом, о Ра, погаси свои лучи, - кажется, каменное спокойствие не улетучится из глуховатого голоса Тота, даже если вечный океан Нун разверзнется на его глазах и поглотит Та-Кемет без остатка. – Пусть настанет ночь. А потом, не откладывая, пошли лучших своих гонцов на Слоновый остров. Там в каменоломнях есть рудник, где много красного диди. Пусть наберут его полные мешки и немедленно возвращаются…

Лицо владыки озаряется радостью:

– Я понял тебя! Пришлите моих лучших гонцов! Пусть бегут, как собственная тень! Велите мельникам готовиться к работе, а их рабыни пусть варят ячменное пиво! Мне нужно целое море пива.

Плотным покрывалом на мир опускается тьма и скрывает следы чудовищного пиршества. Стихают вдали вопли беглецов, и могучая Сехмет чувствует, наконец, как ее лапы наливаются свинцовой тяжестью. Она останавливается, встряхивает огромной головой и вдруг зевает, широко распахивая клыкастую пасть. Добрая вышла охота сегодня во славу владыки всех богов, и она заслужила небольшой отдых, а новый день принесет новую добычу! Медленно, словно нехотя, опускает она голову на лапы, вздыхает умиротворенно и спокойно засыпает.

Луч солнца, бьющий прямо в глаза, будит ее поутру. Она сладко потягивается, блаженно ощущая все свое налитое божественной силой тело – до самого кончика хвоста. Люди! Сегодня она снова напьется сладкой людской крови! Встряхивается, выпрямляется… и замирает от радости. Вся земля вокруг пригорка, на котором она спала, залита рубиново-красной человеческой кровью. Она аккуратно спускается вниз и погружается в одурманивающее пахнущую жидкость по брюхо. Наклоняет голову и жадно лакает. Сегодня кровь на вкус еще слаще, чем вчера! Хвала владыке Ра за такой щедрый дар! Она пьет и не может остановиться, бока ее вздымаются, как тяжелые кузнечные мехи. Кровь все не кончается, но и Сехмет никак не может утолить свою жажду. Она делает еще шаг, но неожиданно ее ведет куда-то в сторону. Озадаченно трясет она внезапно потяжелевшей головой, снова пытается двинуться вперед, но лапы подкашиваются. Всей тяжестью свирепая Сехмет обрушивается на землю.

Лучезарный владыка стоит над спящей дочерью. Тот оказался прав: смешанное со смолотым в порошок диди пиво она приняла за кровь и вылакала все, что сварили трудолюбивые рабыни, до последней капли. Все семь тысяч кувшинов. Когда она проснется, желание крови больше не будет мучить ее: таково волшебное свойство пива – утолять самую жгучую жажду.

Внимательно разглядывает Ра свою Сехмет. Она прекрасна: массивная треугольная голова, точеные ушки, мускулистые лапы, благородная стать, гибкое тело. Даже во сне вся она – сгусток силы и непокорной мощи. Она распахивает золотые глаза – и он встречает ее взгляд без малейшего намека на усмешку:

– Я – Ра, владыка мира, повелеваю тебе, Сехмет, дочь моя, остановись! Ты хорошо сделала, и ты любезна мне. Но смертные – тоже мои дети, и погибель их неугодна мне. Сехмет, я повелеваю тебе отныне стать щитом Та-Кемет!

Возмущенный рев. Она вскакивает: ноздри раздуваются, хвост хлещет по золотистым бокам. Собственный гнев, а вовсе не жажда крови снедает ее.

– Как?! Это ты говоришь мне такое? Разве я не дочь твоя – Сехмет? Разве не ты создал меня из своего Ока? Или я не гнев твой? Разве не рождена я казнить? Кем ты велишь мне стать теперь? Сторожевой собакой? Взгляни на меня, владыка! Как быстро ты забыл, для чего я тебе понадобилась! Сехмет Могучая карает непокорных, а не прислуживает недостойным! Желаешь, чтобы кто-то ползал на брюхе перед твоими ненаглядными смертными? Поищи других! А я клянусь, что ноги моей больше не будет в Та-Кемет!

С этими словами Сехмет отворачивается от владыки и мчится прочь огромными прыжками. Земля летит под ее лапами, но богиня не останавливается, пока не достигает страны Куш.

Отныне красная земля пустыни становится ей домом. Ни о ком не печалясь и не скучая, свирепая Сехмет охотится на антилоп и пьет сладкую воду Хапи. Одиночество не тяготит и не пугает ее. До того дня, как она встречается с ним.

Как описать его? Сехмет могла бы сказать, что он могуч и грозен, как наступающая армия. Но разве ее напугать наступающей армией? А заглянув в такие же, как у нее самой, золотые глаза, богиня впервые в жизни ощущает робость. Медленно, осторожно приближается гордая Сехмет, и радость узнавания наполняет ее сердце. Оно первое чувствует, кого судьба послала ей навстречу. Жители страны Куш зовут его Беса, но ей не важно имя. Что значит глупое имя, когда обретаешь брата? А он ее брат. И предначертанный ей муж. И по-другому быть не может, потому что он – это она сама, только в мужском обличье. В языке смертных нет подходящих слов, чтобы описать такую связь между двумя существами, а богам и вовсе никакие слова не нужны. Глядя, как она приближается, Беса низко наклоняет голову и издает звучный рык, приветствуя свою сестру и жену.

День за днем Великая Ладья владыки Ра отправляется в плавание, уже несколько раз разливались воды Хапи, но Сехмет живет беспечально в стране Куш, и даже не поднимает взгляд к небесам, чтобы вспомнить об отце. Вот идет она по красной земле пустыни – и все живое уступает дорогу богине. Все, кроме маленького нелепого павиана. Недоуменно хмурится богиня, но обезьяна склоняется в почтительном поклоне:

– О могучая Сехмет! – пищит павиан. – Услышь мои слова: владыка Ра и все боги пребывают в великой печали из-за того, что покинула ты благословенную Та-Кемет. Не держи гнев в сердце своем, забудь былые обиды, вернись домой, бессмертная!

Ярость богини вспыхивает быстрее сухого тростника:

– Замолчи, глупая обезьяна! Или я разорву тебя в клочья!

Страх плещется в глазах павиана, но уходить он не собирается:

– О великая Сехмет! Прошу, не трогай меня! Я знаю, что ты самая могучая и прекрасная из богинь. Позволь мне, недостойному, задать тебе всего один вопрос.

Кто скажет, отчего лесть делает сердце мягким и податливым, словно воск на солнце? Но богиня склоняет голову на бок.

– Говори же, – с легкой усмешкой произносит она.

– Ответь мне, о могучая Сехмет, отчего ты испугалась маленького павиана? Кто я перед тобой?

– Я?! Тебя?! Да как тебе такое в голову пришло?

– Ну, как же, сама посуди: вот человек большой, а скорпион маленький, но стоит человеку заметить скорпиона в доме, как он сразу его убивает, потому что боится, что тот его ужалит. А огромная корова боится крохотного слепня и все время норовит прихлопнуть его хвостом. Хотя что слепень перед коровой? И только лев, истинный владыка зверей, не боится никого. Если приблизится к нему шакал или обезьяна, он и головы не повернет в их сторону. Если он спит, и они подойдут к нему, он даже не проснется. Он знает, что они не ровня ему, и незачем их убивать, чтобы доказать это. Льву нет нужды показывать свое могущество.

Возмущенный рык:

– Клянусь владыкой Ра, я не трону тебя, павиан! Потому что я ни капли не боюсь тебя!

Павиан переводит дух, но глаза его хитро посверкивают.

– Прекрасная Сехмет! Золотой Чертог погрузился в безмолвие из-за того, что ты покинула его. В сердце лучезарного владыки Ра больше нет радости: некому защитить любезную ему Та-Кемет. Враги рвут ее на части. Кто как не самая могучая, самая любимая дочь повелителя мира, могла бы защитить Та-Кемет от ее врагов?

В золотых глазах, обращенных к павиану, больше нет гнева. Они светятся интересом и жмурятся от удовольствия. Маленький оратор продолжает:

– Но Сехмет далеко и не видит печали отца! Богиня, люди испытали уже твою мощь. Яви же теперь свою мудрость!

– Как же мне это сделать? – она не на шутку взволнована, озабочена.

– Вернись в Та-Кемет! Покажи, что твой гнев не сильнее тебя самой. Мудрец – господин своим чувствам, глупец – их раб. Разгневаться может каждый, но только мудрый знает, как смирять чувства. Если осел упрямится на дороге, глупец поддается своему гневу и принимается лупить скотину, пока не забьет до смерти. Так он остается без осла и вынужден сам тащить свою поклажу. Мудрец же понимает, что лучше смирить гнев и подождать. Осел пойдет дальше и сам. Так мудрец сохраняет и силы, и осла. И все равно приходит в назначенное место куда раньше глупца, который тащит свой груз на себе. В праведном гневе ты казнила смертных, а теперь одолей его и подари им свою мудрость! Обрати к ним сердце свое, защити их по слову Ра, и они отплатят тебе любовью. Ты увидишь, что она много слаще крови! Даже владыка мира ради нее одной не захотел убивать их. Смертные не могут жить без богов. Плоть их слишком хрупка, разум незрел, в душах царит смятение. В богах находят они защиту и опору и платят бессмертным единственной данью, на которую способны, – любовью. Они выстроят тебе Дома, они устроят праздники в твою честь. И ты увидишь, как сладка их любовь. Вернись в Та-Кемет, о богиня!

– Ты верно говоришь, павиан. Именно так мне и надо сделать… Нет! Стой! Ты обвел меня вокруг пальца! Я же поклялась никогда не возвращаться в Та-Кемет! И никогда не сделала бы этого, даже если бы сюда пожаловал сам владыка Ра уговаривать меня! И вдруг по твоему слову я готова бежать назад, сломя голову. Маленький лжец! Я убью тебя!

– Пощади, о великая! Ты же поклялась именем Ра не убивать меня!

– Да… верно…

– К тому же ты только представь радость владыки Ра, когда он увидит тебя в Золотом Чертоге! Он устроит великий пир! И вся Та-Кемет будет ликовать, узнав, что ты вернулась. Тогда муж твой Беса увидит, как любят и почитают тебя дома.

– Что ж, я вернусь, но запомни: не потому, что ты уговорил меня, а потому, что я сама так решила!

– Конечно, о прекрасная Сехмет! Разве может маленький павиан быть мудрее великой львицы?

Лучезарный Ра встречает их в тронном зале Золотого Чертога и, увидев дочь, пускается в пляс от радости. Счастливый обнимает он Сехмет и приветствует мужа ее Бесу. Кивает павиану:

– Благодарю тебя, Тот, ты хорошо послужил мне.

– Это все мудрость твоей дочери, владыка, – отвечает Тот, принимая обычный свой облик.

Сехмет переводит взгляд с одного на другого, не может удержаться и вдруг заливисто хохочет.



Больше всего великий город Пер-Баст похож на огромную чашу. С высоких краев ее лачуги бедняков, хозяйственные постройки и даже усадьбы знати словно сбегают по насыпи к центру. А внизу, на самом дне чаши, ослепительный, будто великолепная жемчужина, тонет в зелени белостенный Дом Баст. Собственно, это и есть имя города. С двух сторон громаду Дома омывают протоки Хапи, образуя почти что остров – единственная дорога соединяет его с городом. По обеим сторонам ее застыли ряды шепсес-анхов – «живых подобий» – фараонов, выстроивших Дом. Их неподвижные лица над мощными львиными лапами застывшими взглядами провожают паломников, которые стекаются сюда с самого раннего утра. Радостный гомон толпы то и дело прерывается взрывами хохота, нестройным пением дребезжащих от вина голосов и оглушительным звоном бесчисленных священных трещоток сешештов – любимого музыкального инструмента богини. Всякий знает: хочешь получить богатый урожай, хочешь, чтобы коровы твои рожали здоровых телят и давали много молока, хочешь, чтобы в чреве твоем зародилась новая жизнь, не поленись – сходи на поклон к богине-кошке и порадуй ее игрой на сешеште. Тогда она пошлет тебе свое благословение. А если хочешь много детей, непременно носи амулет с головой Баст и ее котятами. Сколько котят будет на твоем амулете – стольких детей пошлет тебе добрая богиня. Уж она-то знает толк в таких делах – вот она сама встречает паломников во всем великолепии: высотой в шесть локтей, с густо подведенными глазами из бирюзы, в ярко-зеленых одеждах сразу две известняковые Баст застыли прямо у входа в Дом. В смуглых руках – священные сешешты и знаки жизни, называемые «анх». У ног каждой по четыре котенка. Славься, божественная мать! Две другие статуи – по правую руку от одной Баст и по левую от другой – изображают великого фараона Аменхотепа. Так написано у их подножия. Правда, когда-то там стояло совсем другое имя: Аменемхет, а еще раньше каменные исполины носили имя фараона Пепи. Но такова уж человеческая судьба: даже великие фараоны Та-Кемет, хоть и ведут свой род напрямую от владыки мира Ра, в положенный срок уходят, и плоть их воссоединяется с солнечной плотью их отца. А за ними, иногда раньше, а иногда позже, уходит и память о них. И только бессмертные боги пребудут вечно, ибо таков незыблемый порядок вещей.

Сказать по правде, толпе подгулявших паломников и дела нет до имен на статуях. Даже те из них, кто может прочитать надписи, нипочем не вспомнят никакого Аменхотепа, не говоря уж о Пепи. Да и неудивительно: полтысячи раз разливал свои воды благословенный Хапи с тех пор, как младший из этих правдивых голосом фараонов[1] ходил по черной земле Та-Кемет. А Пепи жил еще на тысячу лет раньше. Кому теперь какое дело, кто первым приказал возвести на этом месте Дом для Великой Кошки?

Толпа вваливается во внутренний двор. Здесь ее уже ждут. Певицы в простых белоснежных одеждах, ритмично взмахивая сешештами и ударяя в барабаны, начинают петь. Это еще не гимны в честь богини – их будут петь позже, после того, как принесут жертвы. А пока в центре двора освобождают место, куда выпархивают несколько танцовщиц. Их смуглые тела почти обнажены – никакой одежды, кроме белоснежных набедренных повязок – и украшены татуировками с жуткой мордой с вытаращенными глазами и высунутым языком. Под аккомпанемент хора они начинают восхитительный танец в честь Баст. Хор подпевает им:

Проводи день в веселии;
Поднеси мази и отборные масла к твоим ноздрям,
Помести цветы лотоса на тело твоей возлюбленной,
Музыку и песни перед лицом твоим.
Оставь все неприятности позади
И думай о веселом до того дня,
Как достигнешь причалов той земли,
Что любит тишину.
Проводи день в веселии и не утомляйся;
Вот, никто из ушедших
Не может вернуться обратно. [2]

Выше всех, на крыше портика красного гранита, привезенного из страны Куш, погруженная в свои мысли и никем не замеченная возлежит могучая Сехмет и лениво разглядывает толпу. Иногда она разжимает лапу и выпускает когти, тогда на головы собравшимся сыплется гранитная крошка, но никто не обращает на это внимания. Паломники толкаются и тянут шеи, чтобы получше разглядеть танцовщиц, стараясь одновременно смотреть под ноги, где орут и мечутся совершенно одуревшие от такого количества народа священные кошки богини. Упаси милосердная Баст наступить какой-нибудь из них на хвост, а уж тем более задавить! Наказание за такое жуткое преступление одно – смерть. Потому никому и дела нет до такой чепухи, как каменная крошка.

Устав лежать на одном боку, Сехмет тяжело переваливается на другой. Тот опять оказался прав. Обычное дело для птицеголового. Людская любовь дурманит куда сильнее крови.

Поначалу жители Та-Кемет боялись свирепой Сехмет. Даже если бы им удалось забыть о жуткой бойне, сопровождавшей ее рождение, все равно богиня-львица вызывала ужас: дыхание ее было смертельно – оно несло болезни и мор. Да и сама дочь владыки мира, помня о людском коварстве и неблагодарности по отношению к отцу, старалась держаться от них подальше. Она предпочитала думать, что, охраняя Та-Кемет, выполняет волю Ра, а до смертных ей дела нет.

Все изменилось, когда они с Бесой впервые услышали чарующие звуки, которые люди звали музыкой. Это было настолько изумительно, словно кто-то вынул из души Сехмет ее любовь к Бесе и заставил ее звучать. Еще удивительнее было то, что музыку играли смертные. Откуда им знать душу богини?

Сехмет разбирало любопытство, она пробовала наблюдать за людьми. Оказалось, как и говорил Тот, что тела их слишком хрупки: едва кому-то из них удавалось достичь подлинного мастерства в исполнении музыки, такого, что завораживало Сехмет, как уже наступало его время отправляться в Поля Камыша. Это раздражало богиню, и она принялась учить глупых смертных искусству врачевания, в котором была весьма сведуща: кому, как не ей знать все об исцелении, раз ее дыхание – мор и смерть? Ведь в источнике болезни и кроется средство ее излечения. Даже смертельный яд в малых дозах – лекарство. Целители по всей стране почитали свирепую богиню войны за свою покровительницу. Ей начали строить Дома в Та-Кемет, и слуги ее были весьма искусны в науке лечения, так что даже верховного жреца ее называли Ур-суну – «великий врачеванием». Сехмет-целительница сумела завоевать людские сердца, и только тогда познала в полной мере их любовь.

Они больше не боялись, даже устроили в ее честь праздник – в память о том, как она едва не истребила человечество: собирались в ее Доме и пили ячменное пиво, пока не падали мертвецки пьяными, как она когда-то. Сехмет это очень забавляло. Теперь такой же праздник смертные посвящают кроткой Баст. Но куда больше глупых церемоний ей нравилось видеть обращенные к ней радостные лица. От любви смертных она пьянела больше, чем когда-то от пива, смешанного с диди.

Во дворе певица затянула любовную песню. Уши Сехмет встали торчком. Она хорошо знала эти слова – их она пела мужу своему Бесе:

Как бы я желала, мой прекрасный,
Стать твоей заботливой хозяйкой,
Чтоб рука моя в руке твоей лежала,
Чтоб любовь моя была тебе отрадой.
К сердцу своему — в твоей груди! —
Я взмолилась: «Дай сегодня ночью
Мне в мужья того, кого люблю!
Без него — что ложе, что гробница».
Ты — само здоровье, жизнь сама!
Ты живешь — о, счастье!
Ты здоров — о, радость
Для души, стремящейся к тебе! [3]

В те дни, когда любовь их была еще юной, они часто резвились и дурачились, словно глупые котята. И часто выходили к людям. Им так нравилась сладкозвучная музыка, веселые танцы и – больше всего – песни о любви. Именно их, а не торжественные гимны любили слушать Сехмет и Беса. Их она любила мурлыкать ему на ухо, лежа в его могучих объятиях:

Цветок мех-мех вплетаю в свой венок.
Как полный мех уравновешен мехом,
Так сердце у меня в ладу с твоим;
И, волю дав ему, лежу в твоих объятьях.
Мое желанье — снадобье для глаз:
При взгляде на тебя они сияют!
Я нежно льну к тебе, любви ища,
О мой супруг, запечатленный в сердце!
Прекрасен этот час!
Пусть он продлится вечность,
С тех пор, как я спала с тобой,
С тех пор, как ты мое возвысил сердце.
Ликует ли, тоскует ли оно —
Со мной не разлучайся!

Девушка заканчивает песню, и толпа разражается приветственными криками. Высокий бритоголовый мужчина с благородными чертами лица выходит из глубины колонного зала и останавливается на пороге портика красного гранита, обводит толпу взглядом, недовольно хмурится. Его величество Усермаатра-Сетепенра Шешонк – жизнь, здоровье, сила! – уже должен быть здесь. Что могло задержать его? По таким большим праздникам, как сегодня, фараон – жизнь, здоровье, сила! – должен лично проводить ежедневный ритуал в святилище Великой Кошки. Обычно верховный жрец делает это сам: каждое утро взламывает печать на дверях святилища, зажигает несколько свечей, и тогда из кромешной тьмы навстречу ему выступает золотая статуя стройной женщины с кошачьей головой. Он простирается перед ней ниц, умащивает ее тело, заменяет зеленые одежды из самого лучшего, тончайшего льна, воскуривает для нее мирру, предлагает самые отборные и спелые фрукты, самые нежные цветы и самое сладкое виноградное вино. Потом преклоняет колени и на вытянутых руках показывает ей статуэтку богини порядка Маат – это знак, что ритуал выполняется от имени и по поручению фараона – жизнь, здоровье, сила! – и что этим поддерживаются существующие божественные установления. Однако в глубине души он знает, что не преданность трону заставляет его вскакивать раньше, чем солнечный диск появится на небе, и нарочито замедлять шаг по пути к святилищу – в Доме не должны видеть верховного жреца, несущегося, сломя голову, словно глупый юнец. Он догадывается, отчего дрожат пальцы, ломающие печать на дверях, и отчего медлят, запечатывая ее вновь после окончания ритуала. Никому – и в первую очередь самому себе – он не желает открывать этой тайны, но не может запретить сердцу сжиматься при мысли, что сегодня юный фараон вместо него войдет в тихую темноту святилища, и под чужими руками тускло блеснет упругое золотое тело. А ведь этот бледный светловолосый мальчишка даже не из народа Та-Кемет! Все они – фараоны двадцать второго дома – пришли из страны Техену. Какая горькая ирония! Ур-суну оглядывается на барельефы, украшающие стены Дома. На них могучий фараон Аменемхет, основатель двенадцатого дома владык Та-Кемет, поражает светловолосых пленников из Техену. Десять столетий минуло с тех пор. Как все изменилось! Великий Аменемхет занял трон по слову тогдашнего Ур-суну Баст. И никогда не забывал о том, что Великая Кошка подарила ему двойную корону. Он считал себя ее сыном, повелел выстроить ей Дом в Пер-Баст. А теперь эти бледные техенцы правят на берегах Хапи и еще смеют называть Божественную Кошку своей покровительницей! Но разве легкомысленный мальчишка может сравниться с истинным фараоном? Откуда чужестранцу вообще понять любовь к бессмертным? Юнец еще позволяет себе опаздывать! Прости, Маат, за недостойные эти мысли…

– Ур-суну!

Мужчина хмуро оглядывается на почтительно склонившегося служку, тот поднимает голову и указывает взглядом на толпу. Верховный жрец понимает его без слов. Коротко кивнув, он дает рабам знак принести еще кувшинов с вином – сегодня никакого пива, только самое сладкое виноградное вино, угодное утонченной Баст! Он не оскорбит богиню пойлом для черни. Ур-суну разворачивается на пятках и скрывается в полумраке колонного зала.

На крыше портика Сехмет опускает голову на лапы. Внизу певицы, танцовщицы и музыканты продолжают представление:

Ласточки я слышу голос:
«Брезжит свет, пора в дорогу!»
Птица, не сердись,
Не брани меня!
Милый у себя в опочивальне.
Радуется сердце.
Говорю я другу: «Не уйду!»
И рука моя — в его руке.
Для прогулок выбираем оба
Уголок уединенный сада.
Стала я счастливейшей из женщин.
Сердца моего не ранит милый.

Беса, ее Беса… разве мог владыка Ра послать ей мужа лучше? Могучий бог пустыни и войны открыл ей глубины ее собственной души, о которых она не подозревала. Разве знала она до встречи с ним, что может так бесконечно сильно любить? Он открыл ей настоящую Сехмет. Рядом с ним она училась жить по-другому: не ради себя, не ради битвы, но ради другого существа – и находила в этом неведомое прежде счастье. И она в свой черед изменила его своей любовью. Безжалостный прежде Беса, видел в ней не только могучую воительницу, но нежную, ласковую возлюбленную. Он любил ее, так страстно и одновременно так бережно, словно от ее чувств зависела его собственная жизнь.

Как он заботился о ней, когда она вынашивала львят, как он защищал их, когда она уходила в пустыню! Пока она оберегала Та-Кемет по завету владыки всех богов, он оберегал их детей. У малышей так много врагов. Самые страшные – змеи. Апопово отродье. А кроме них крокодилы, гиппопотамы, шакалы, скорпионы. А ведь есть еще и злые духи! Неудивительно, что немногие дети достигают зрелости. Даже самым могучим воинам далеко не всегда удается защитить собственного ребенка. Хвала лучезарному Ра, что муж ее так свиреп и силен, что не боится бросить вызов никому из них. Недаром смертные изображали его вставшим на задние лапы – всегда готовым защитить детей своих. Но одновременно он и самым нежный отец из всех, что она видела. Он обожает возиться с малышами, делиться с ними своей любовью к музыке, играм и танцам. Она с радостью дарит ему детей и с легким сердцем оставлет их на его попечение.

Для них обоих родная стихия – битва, но со временем люди по всей Та-Кемет начали возносить мольбы ее мужу, прося покровительства и защиты для своих женщин в священном положении и малышей. Так добрый и благородный Беса, которому всегда нравились смертные, из бесшабашного весельчака и бесстрашного воина превратился в защитника дома. И она, Сехмет, была рядом с ним. Любящая жена и мать, она помогала соединиться влюбленным, помогала женщинам разрешиться от бремени и покровительствовала матерям. Вместе вошли они в людские дома, вместе наслаждались их любовью. На ее родине мужа звали на местный манер: Бес. Да и ей дали новое имя. Отныне Сехмет она звалась только тогда, когда сражалась с врагами фараона, а народ Та-Кемет звал ее, как мужа, добавив к его имени «т», чтобы показать, что оно женское – так и получилось Баст. Сехмет была грозным солнцем пустыни. Баст стала теплом домашнего очага.

Неясный поначалу шум где-то за воротами постепенно нарастает. Все отчетливее слышны приветственные крики. Процессия из дворца, возглавляемая фараоном Усермаатра-Сетепенра Шешонком – жизнь, здоровье, сила! – спускается по дороге из города. Обе юные жены – Джед-Баст-Эс-Анх и Тжес-Баст-Перу – сопровождают его. Каждая из них названа в честь Великой Кошки и каждая втайне надеется, что именно ей священная мать пошлет наследника престола Та-Кемет.

Сехмет раздраженно выпускает когти. Она не любит, когда прерывают песни. Каменная крошка сыплется с крыши портика. Никто не обращает на нее внимания.

Три раза по тысяче лет и еще полтысячи наблюдает она за людьми, но все равно не может понять их. Ее жизнь проста и понятна: она любит Бесу, а Беса любит ее. Иначе и быть не может, раз они – одна душа, помещенная в два тела. Его желания, порывы и мечты понятны ей так же, как собственные. Она свободно читает в самых потаенных уголках его души, видит его, как на ладони. И любит. Другое дело люди. Удивительно, что души, помещенные в столь хрупкие тела, которые сгорают под тяжестью лет, словно мотыльки в пламени, вообще способны на сильные чувства. Видимо, это оттого, что люди все же – дети Ра, в чем-то они подобны бессмертным. Но даже испытывающие такие знакомые ей чувства смертные все равно непостижимы.

Любовь смертных причудлива. То, что мило или ненавистно им, они отказываются видеть таким, какое оно есть на самом деле. Когда-то они до ужаса боялись Сехмет и отказывались видеть в ней добрую Баст. А ведь она всегда там была. Теперь они строят Дома Баст, отказываясь видеть в ней Сехмет. Это было странно, как будто они построили Дом для правой ее половины, забыв, что у нее есть левая. Они даже придумали называть ее разными именами, будто это что-то изменит. Имя было дано ей при рождении. Сехмет – Могучая, и такой она останется во всем, что бы они ни делала. Как ни зови, другой она не станет. Почему же люди не способны понять таких простых вещей? Нет, они даже изображают ее по-разному. Сехмет в красных одеждах – цвета крови – лицом к стране смерти, куда уходит Великая Ладья Ра в конце дня; Баст в зеленом – цвет жизни – лицом к восходящему солнечному диску.

Так же и с Бесой. По всей Та-Кемет нет ни лачуги, ни дворца, где не рассчитывали бы на его помощь, но молятся ему только в лачугах. Ни одного Дома не выстроили для него на берегах Хапи. Он для них навсегда чужак из страны Куш. Люди доверяют ему своих детей, но никогда не поставят в один ряд с другими бессмертными. Никогда фараон – отпрыск самого лучезарного Ра – не поклонится такому богу, пусть даже тот оберегал его с пеленок. Фараону и его знати проще сделать вид, что никакого Бесы не существует. Будто можно закрыть глаза на ураган, притвориться, что его нет, и его не станет.

Как ни удивительно, но люди приблизительно так и думают: если назвать льва ягненком, то он в него и превратится. Поначалу Сехмет хохотала, слушая их разговоры о Бесе, но смертные и не думали шутить. Бросьте (говорили они), разве кто-то всерьез поверит, чтобы лев, зверь фараонов – жизнь, здоровье, сила! – и повелитель пустыни, возился с младенцами? Или, может, что он любит глупые песенки и пляски? Да пустое! Лев – это смерть, пустыня, страх! Какое там добродушное веселье? Посмотрите, не зря же этого Беса изображают стоящим на двух ногах – разве лев бегает все время на двух ногах, словно обезьяна? Да это потому, что он просто-напросто человек! И почему всегда стоит лицом на барельефах? Разве других богов так изображают? Это потому, что с лицом его что-то не так! Недаром Бес отгоняет злых духов – он же страшный. Только не такой страшный, как лев, а по-другому. Он же просто-напросто урод! Наверняка карлик. И башка огромная, как котел! Дорисуем ему вытаращенные глазищи, язык наружу, кривенькие ножки да косматый хвост – глянь, какое чудище! Чего ж тут удивляться, что от него не только змеи да скорпионы, но и злые духи шарахаются! А разве может у такого муженька быть жена-львица? Какая же она могучая Сехмет? Она же Баст! Кошка!

Они с Бесой думали, что людям проще будет полюбить их, если они станут такими, какими смертные хотят их видеть. Они честно пытались, но крокодилу не стать антилопой. Львица – любящая и заботливая мать, преданная жена, но перестать быть свирепым воином ей не по силам. Лев – нежный отец, но он не может питаться рисом. Мы те, кем мы рождены, и не нам менять это.

Любовь смертных слишком эгоистична – они не любят других, они любят свои фантазии о других. Человек придумывает себе мечту, которая воплотит все его желания, влюбляется в нее, и ждет, что тот, кто вызвал его чувство, превратится в такой идеал. А если не превратится, тоже невелика беда – кому он нужен, если есть прекрасная иллюзия, которую так легко и сладко любить? Разве смертные, которые возносят им молитвы ежедневно, любят их – ее и Бесу? О, нет, они обожают кошку и безобразного карлика, которые дадут им то, чего смертные от них хотят. А разве такая любовь сравнится с ее любовью к Бесе?

Баст приподнимается на всех четырех лапах. Задумчивым взглядом обводит она великолепный Дом, выстроенный для нее смертными: белоснежные стены святилища, дворик с расписными колоннами в виде связок папируса, статуи, рельефы, вековые деревья, выращенные для нее заботливыми руками… Кончик ее хвоста раздраженно подрагивает.

Она была рождена из гнева. Имя ее Сехмет – Могучая. Ей ли унижаться ради любви смертных? И будь ты проклят, птицеголовый!

Сехмет, Око Ра, гордо вскидывает голову, и грозный рык сотрясает белоснежные стены Дома. Толпа внизу испуганно замолкает: среди ясного дня раздается оглушительный раскат грома. Рабы, вносящие носилки с фараоном во двор, сбиваются с шага, трон кренится набок, но сам побледневший Шешонк – жизнь, здоровье, сила! – и не замечает этого. Ур-суну, вышедший встречать процессию, застывает с открытым ртом. На долгих три удара сердца повисает звенящая тишина. Ничего не происходит. И тогда вдруг все начинают говорить разом. Переглядываются, затаенно переводят дух, улыбаются друг другу, сначала робко и неуверенно, потом с явным облегчением. Через несколько минут они уже хохочут, обнимаются и выкрикивают здравницы его величеству.

Начинается восьмой год правления Усермаатра-Сетепенра Шешонка – жизнь, здоровье, сила! – седьмого фараона двадцать второго дома. Праздник в честь Великой Кошки идет своим чередом. Крыша портика из красного гранита пуста. Только глубокие царапины на ней выглядят странными. Но снизу их никому не видно.

________
[1] После смерти фараона титулы, которые он носил при жизни, более не употреблялись. О нем говорили «правдивый голосом» (в эпоху Нового царства так стали говорить обо всех умерших). Во времена Нового царства этот эпитет имел значение «тот, чьи клятвы в безгрешности перед Загробным судом правдивы, оправданный Судом», т.е. тот, кто с честью выдержал суд Осириса.
[2] Цитируется по: Б. Мерц «Красная земля, Черная земля»
[3] Древнеегипетская лирика приводится в переводе Веры Потаповой